— А ты нам мозги не пудришь? — интересуется Шерман.
— Нет, — уверяет Стю. — Он там, и со всей наличностью.
— Сколько?
— Не знаю, — говорит Стю. — Мы… я занял немного денег у своей семьи, Пепе — тоже немного у своей. Удалось десять кусков собрать. И мы вложили все в дело.
— Значит, ты намеренно пришел вторым.
Стю стремительно кивает, сопли и слезы стекают по его лицу, капая с подбородка.
— Это от начала и до конца был план Пепе. Клянусь.
Шерм поворачивается к Чесу:
— Какие на того были ставки?
— По-моему, двенадцать к одному.
— Сто двадцать кусков, ни больше ни меньше. Неплохой куш.
— Погодите, — вдруг выпаливаю я. — Слушай, Стю, а почему ты не поставил на свою победу? Ты бы пришел первым, и все были бы довольны.
— Блин, Принстон, — ржет Шерман. — Сорок кусков в год — и тебя там даже не научили своего босса кидать. — Он смотрит на часы и снова обращается к Стю. — Значит, говоришь, Пепе сейчас там с наличными?
— Или с билетами… пожалуйста, новокаин уже перестает действовать…
Шерману с Чесом вообще-то глубоко плевать на Стюхину болевую выносливость. Их куда больше интересует непредвиденный доход, который компенсирует проигрыш Талларико на ипподроме, причем даже с лихвой. Они дружно направляются к двери конюшни.
— Винни, — говорит Шерм, — а ты пока здесь грязь убери.
— Какую грязь? — спрашиваю я. — По-моему, здесь чертовски чисто.
Чес ухмыляется и швыряет свежий распад-пакет Стю на хвост.
Мгновенно пронзительные вопли — «СБРОСЬТЕ ИХ! СБРОСЬТЕ!» — и секунду спустя я уже стою на коленях под боком у массивного раптора, пока его хвост растворяется прямо у меня на глазах. Шерман с Чесом ушли, и здесь остались только мы со Стю, да еще с поразительной быстротой исчезающий придаток.
— Я не могу…
— Пожалуйста! — визжит он. — О боже… сбросьте их с меня!
— Уже не получится… — Еще дюйм исчез, и теперь, когда нет Шермана или Чеса, чтобы его придерживать, хвост вовсю хлещет по полу конюшни, едва не попадая по мне. Так рисковать я не могу — стоит ему только хоть на секунду меня коснуться, как бактерии перескочат на мое тело и откроют там новый ресторан.
— Сиди смирно… прекрати хвостом махать…
Но слов Стю уже не понимает. Мышцы его резко напрягаются, давят на веревку в отчаянной попытке освободиться — сиденье металлической скамеечки нешуточно прогибается под тяжестью здоровенного раптора.
Я отбрасываю остатки последнего пакета, хотя их там не так много. Топический анестетик, немного марли — все, что требуется для обработки раны, — но ничего, чтобы хоть как-то нейтрализовать распад-бактерии.
Стюхино тело начинают корежить страшные конвульсии, а бактерии тем временем пробираются еще на два дюйма вверх по его хвосту. Недалек уже тот момент, когда исчезнут все двенадцать дюймов, и могу себе только представить, что будет, когда мелкие обжоры доберутся до его туловища.
Сперва я думаю воспользоваться скальпелем, чтобы разрезать веревки и выпустить Стю на волю, но тут же понимаю, что он не станет сидеть смирно и не воспримет необходимую операцию как подобает взрослому раптору. Нет, Стюха начнет биться и метаться, как только я его освобожу, и я, скорее всего, стану первым объектом, который пострадает от его бешеных метаний по конюшне. Тогда я решаю пока что оставить его на месте и даже привязываю покрепче. К тому, что мне предстоит проделать, приятные ощущения не прилагаются.
Лезвие топора по-прежнему острое, и я беру в правую руку тяжелое оружие. Раньше я никогда ни с чем подобным не обращался — у того, кто вырос в дебрях Лос-Анджелеса, вряд ли когда-либо возникала особая необходимость колоть дрова. Больше всего меня удивляет то, что тяжесть топора кажется очень удобной, едва ли не приятной и ободряющей. Правда, я не сомневаюсь, что Стю она особенно не ободрит, но что поделаешь — нам приходится принимать решения и как-то с ними уживаться.
Мой первый удар становится позорным промахом. Я врубаюсь мимо, и лезвие слегка задевает край хвоста, пуская струю крови в трех дюймах над демаркационной линией.
— Вот те раз, — говорю я. — Дай-ка я еще разок попробую…
Слов Стю по-прежнему не понимает. Пожалуй, он даже звуков не слышит. Тело его до отказа набито болью, конечности подергиваются, пока растворяется хвост…
