— Я просто не знала, что делать. К тому времени, как я поняла, что ты и впрямь доберешься до яхты, было уже слишком поздно.
— Приходит время, когда ты должна провести черту на песке и встать по одну сторону от нее, — объясняю я.
Губы Гленды кривит суровая, почти скорбная усмешка.
— Знаешь, Рубио, чем дальше, тем больше ты в манере Эрни изъясняешься.
— Спасибо. — Она принимает мою благодарность как комплимент, и я это знаю. Но тут я вспоминаю своего старого партнера и задумываюсь о том, как бы он со всем этим разбирался. Как он с самого начала стал бы задавать вопросы. И как он никогда не позволил бы втянуть себя во все это дерьмо. — Когда ты вдруг объявилась у дверей моего кабинета в Лос-Анджелесе и сказала, что я приглашал тебя приехать… ведь того разговора на самом деле не было, да, Глен?
— Не было, — признает она. — Я прикинула, что все было бы более естественно, если бы я просто так заявилась, сказала, что ты со своими базиликовыми провалами в памяти просто все забыл… ну и так далее.
— Отличная уловка, — говорю я ей. — И сыграно здорово.
Тут Нелли делает шаг вперед и кладет мне руку на плечо. Мне не требуется смотреть на часы, чтобы понять: назначенное нами время давно уже вышло. Так или иначе, но мы должны в темпе со всем этим кончать.
Я встаю и помогаю Гленде подняться на ноги. Мы стоим в каком-то футе друг от друга — и сказать больше нечего. Да, есть миллион слов, которыми мы могли бы обменяться, длинные речи, в которых мы стали бы философствовать на предмет того, что мы сделали, кем мы стали, но в конечном итоге все это было бы только шум и ярость.
— И что теперь? — спрашивает Гленда.
Я чувствую, как они — Джек, Норин, все остальные — подталкивают меня вперед, побуждают принять решение, довести все это дело до некой концовки. Направления они мне не указывают, только хотят, чтобы все поскорее закончилось — чтобы они смогли наконец исчезнуть в вечной пустоте.
Когда мы впервые встретились, Гленда стояла у лотка с хот-догами, болтая с продавцом, рассказывая ему один сальный анекдот за другим, заставляя его сгибаться пополам от смеха.
— …погоди, погоди секунду, — хрипло завершала она очередной анекдот, — ты не так расслышал. Я не говорила, что мне двенадцатидюймовый пианист нужен!
Я тогда как раз шел с долгого дежурства на наблюдательном посту — одного из первых моих заданий уже без Эрни — и был в чертовски плохом настроении. Все, чего мне тогда хотелось, это немного перекусить и найти тихое местечко, где преклонить главу. А тут, черт возьми, оказалась это громогласная, так и сыплющая ругательствами нью-йоркская телка, которой случилось разрушить сразу оба моих плана.
— Привет, — сказал я, прождав пять минут в тщетной надежде, что продавец наконец обратит внимание на мое существование, — здесь кое-кто еще еды дожидается.
Тут Гленда развернулась, сунула мне в руку свой хот-дог и сказала: «Кушай, деточка, кушай, Господь Бог запрещает тебе голодать». А потом она втянула меня в разговор, битых часа полтора кружа мне голову анекдотами столь сомнительными, что я прямо сквозь личину краснел.
И когда много лет спустя я стану вспоминать Гленду, я не вспомню ее вот этой трезвой, уравновешенной женщиной, что стоит в самой середине катера с воздушным двигателем и покорно принимает ту участь, которую мне будет угодно ей уготовить. Я не стану думать о ней как о той самой гадрозаврихе, которая организовала ужасную гибель многих других диносов. Не стану думать о ней как о лучшей подруге, которая меня предала.
Я стану думать о Гленде как о той самой девушке, которая подняла меня, когда я лежал так низко, что ниже не бывает, которая пробудила меня к жизни, когда самосожаление утопило всю мою волю и я уже не мог идти дальше. Она всегда останется для меня той вопиюще грубой и чудесной хулиганкой у лотка с хот-догами.
— Прости, — говорю я, и Нелли ловит мою подсказку, пододвигая своих солдат к бокам Гленды. Они тяжело над ней нависают. Гленду начинает немного потряхивать — ее рука дрожит, пока она вытирает единственную слезу.
— Значит, все будет так?
— Да, — говорю я. — Так.
— Я могла бы свалить из города. Пожить немного в Европе.
Нелли качает головой. Да, это мое личное дело — оно связано с Джеком, с Норин, с моим собственным благополучием. Но это также дело Нелли — его дальнейшее существование будет зависеть от того, верно ли мы поступим сегодня вечером.
— Прости, Глен, — повторяю я. — Ты представить себе не можешь…
Солдаты лезут к себе в карманы, вытаскивают оттуда подходящие под их размеры пистолеты и направляют стволы Гленде прямо в лоб. От одного вида обезьяньего оружия меня начинает бить озноб, и прежде чем они успевают сделать следующий ход и закончить работу, я поднимаю руку.
— Погодите, — говорю я, Гленда чуть не падает от облегчения. — Только не так.
Нелли недоуменно наклоняет голову, но я делаю шаг вперед. В груди у меня тяжело. Это опять воздух? Или влажность?
— Отойдите, — приказываю я солдатам.
