благодаря тому, что он носил костюм, схожий с костюмами остального персонала. Тебе это самую малость странным не кажется?
Теперь Хагстрем, похоже, понимает. А Джек ухватил это еще раньше, чем я заговорил.
— Фабрика звезд, — бормочет Хагстрем, и Джек кивает.
Опять двадцать пять.
— Фабрика звезд, — повторяю я. — А что это вообще такое?
— Это что-то вроде службы найма, — отвечает Джек. — Уйма девушек… они поступают отовсюду.
— Тогда, может статься, в эту фабрику звезд кто-то такой проник? — предполагаю я. — Тот, кому не нравится, как ты ведешь свой бизнес.
Джек кивает. Он явно идет в ногу со мной, а может, даже на шаг впереди.
— У нас тут есть бригады, — говорит он, — и всем нужна обслуга. Так что все мы порой малость черпаем из этой фабрики. Время от времени. А значит, все верно, доступ туда возможен. — Он поворачивается к Хагстрему. — Давай сюда девушек. Раздетых, без личин.
— Но…
— Делай как сказано.
Хотя прошел уже час, и все теперь утихомиривается, вокруг по-прежнему царит полный бедлам. Как только пороховой дым от выстрела Джека развеялся, Хагстрем взял все в свои руки, рявкая приказы подчиненным, которые тут же стали перекрывать двери и окна, лишая убийцу всяких шансов на спасение. Пожилая женщина, которая то и дело оказывается под боком у Джека, отвела его в уголок, что-то шепча ему на ухо. Чем чаще она появляется, тем больше я нервничаю.
— Чтобы через тридцать секунд все были здесь, в главном помещении, — объявил Хагстрем, после чего взялся носиться по клубу, сгоняя гостей и танцовщиц в одно стадо в центре зала, точно призовая овчарка. Мы с Глендой волей-неволей присоединились к остальным, подавленные командным тоном и грозным присутствием Хагстрема.
— Личины долой! — орет Нелли. — Все до единого. Ремешки и зажимы в левую руку, шкуры — в правую. Я хочу видеть ваши чешуйки, народ, и я хочу видеть их прямо сейчас.
Мы все повинуемся, масса народу разоблачается, а солдаты Джека так поражены неожиданным поворотом событий, что теперь, в обнаженной близости, напрочь забывают про обжимание со стриптизершами. Ибо, несмотря на всю голую плоть и трущиеся друг о друга чешуйки, очень тяжело испытывать сексуальное возбуждение, когда твой друг и коллега только что превратился в груду зеленого желе.
Кайф Гленды проходит, пока жуткая сцена высасывает последние остатки ее полугербаголического опьянения.
— Здесь чертовски холодно, — говорит Гленда, обхватывая себя руками уже после того, как она стянула с себя шкуру и аккуратно набросила ее на руку.
— Ты тоже, Нелли, — негромко говорит Джек. Губы Хагстрема сжимаются, а плечи поникают. Такой его вид мне очень даже по вкусу.
— Что?
— Личину долой. Живо.
— Но Джек…
— Нельсон, — ровным тоном произносит Джек, и я едва не роняю на пол свои вставные челюсти при упоминании настоящего имени Хагстрема. Неудивительно, что он проходит как Нелли. «Нельсон Хагстрем» слишком уж вязнет во рту. Хотя с таким прозвищем, как Нелли, тебе на школьном дворе как пить дать жопу надерут.
— Снимай ее. В темпе.
Хагстрем бранится и ломается, но в конце концов все-таки разоблачается, удаляя не только ноги, руки и туловище, но и маску — и тут я впервые вижу широкую и плоскую гадрозаврскую физиономию Нелли Хагстрема. Особняком от тупого рыла и странного набора зубов стоит безобразная вмятина в чешуйках у него между глаз — в том же самом месте, что и шрам на лбу его человеческой личины.
— Ты видишь? — шепчу я Гленде. — У него что-то с головой.
Гленда хихикает:
— Это точно. И у тебя тоже.
Я раздеваюсь одним из последних, и вовсе не по причине стыдливости. Просто я так сосредоточился на созерцании остальных, что совсем забыл к ним присоединиться.
— Давай, Винсент, — говорит Джек, подкатывая ко мне. — Кончай с этим.
Я в темпе разделся и полностью снял личину. Реакция остальных диносов меня в тот момент почему-то не заботила, хотя вообще-то бы ей следовало меня заботить.
— Раптор! — рычит Хагстрем и бросается ко мне, пока я скрещиваю руки в порядке самообороны. Со всех сторон сверкают когти — сотни стилетов, готовых превратить меня в чешуйчатое решето.
Гленда бьет Хагстрема где пониже, падая на колени, а я тем временем убираюсь с его дороги и разворачиваюсь, чтобы отвесить ему старого доброго
