общества был покойник, как его все любили, как он хотел сделать мир лучше и тому подобное. Хотя, очень может быть, все это чистая правда. Если послушать, как о Джеке высказываются его люди, он отдавал серьезные деньги на благотворительность. Правда, он, судя по всему, ставил свою семью и своих друзей превыше всего остального, а потому все не так, как лжет нам священник. С другой стороны, хотел бы я хоть раз сходить на такие похороны, где все выкладывают как есть и принимают смерть за то, что она из себя представляет: за конец жизни, полной изъянов. Когда я в конечном итоге загнусь, я не хочу ни цветов, ни цветистых фраз. Я просто хочу, чтобы кто-то встал над моим телом и объявил: «Винсент Рубио помер, и он от всей души надеется, что вам придется по вкусу бесплатный десерт». А потом пусть бы он швырнул меня в ту дыру, которая подойдет по размеру к моему трупу.
Однако Джек не оставил подобных инструкций, а потому нам всем приходится выслушивать какие-то поэзы, пару-другую мотивчиков, исполненных на арфе, а также сбивчивую речь Хагстрема, который, пусть и доверенное лицо Джека, все-таки не совсем доктор Мартин Лютер Кинг в том, что касается выступлений на публике.
В самой середине службы басовый шепот разносится по толпе, и Гленда тычет меня в бок.
— А вот на это пара хороших яиц требуется, — шепчет она.
В зал входит Эдди Талларико. Он движется как пьяный носорог, медленно, но тихо переваливаясь по проходу, задевая ляжками за деревянные скамьи. С одного бока у него Шерман, а с другого — какой-то незнакомый мне член семьи Талларико. На шарообразную фигуру Эдди наброшено черное пальто — и это несмотря на рекордную жару, которую в этот жаркий августовский день обрушивает на Южную Флориду солнце.
— Да, это круто, — говорю я. — Этот парень совсем спятил. Прийти сюда после того, что он сделал.
Гленда испускает сдавленный смешок.
— Они его на куски порвут.
— Нет, здесь они ничего делать не станут. А снаружи его пара десятков парней дожидается. Это просто шоу.
Служба продолжается как шла, не пропуская ни такта, но никто уже не уделяет никакого внимания священнику. Внимание всех, точно магнит, приковывает к себе Талларико — пятьдесят глаз сверлят ему башку. В какой-то момент Эдди делает жест в адрес Шермана, и тот достает из саквояжа стаканчик мягкого мороженого — точно такого же, какое ел Джек, когда его убили. Талларико надолго присасывается к соломинке, и его хлюпанье на какое-то время заглушает панегирик. Зал наполняется электрическим зарядом, переплетающиеся запахи десяти тонн яростных рептилий буквально забивают воздух.
Как только все заканчивается и священник отпускает нас с миром, Хагстрем с ББ вскакивают со своих сидений и окружают Талларико, а к ним на прицеп тут же садятся десять солдат. Я прячусь за ниспадающим складками платья Гленды — лучше, чтобы меня не видели.
Талларико не уделяет никакого внимания собравшимся по обе стороны от него народным массам. Он обращается напрямую к Хагстрему — как будто их в этом зале только двое.
— Конечно, примите мои соболезнования. Теперь, когда все это дело улажено, быть может, нам удастся поговорить о бизнесе.
Я совершенно убежден, что Хагстрем собирается ответить в манере, которая обеспечит похоронному бюро заказ еще по меньшей мере на десять гробов, но прежде чем он успевает вякнуть хоть слово, Норин выходит вперед и встает прямо перед жирной ряхой Эдди Талларико.
— Если хотите говорить, говорите со мной.
Щеки Эдди покрываются мелкими складочками, пока жирные губы растягиваются в ухмылке.
— С вами?
Хагстрем какое-то время медлит, затем отступает на шаг, позволяя Норин занять ее законное место во главе семьи Дуганов.
— Вот именно, — говорит она. — И если мы собираемся поговорить — а я обещаю вам, Эдди, что в один из ближайших дней мы непременно поговорим, — разговор пойдет на моих условиях.
Норин пристально смотрит на Эдди, и на какой-то момент они оказываются так глубоко сосредоточены друг на друге, что я почти опасаюсь, как бы они сейчас крепко не обнялись и обменялись нежными поцелуями. Эдди первым отводит взгляд, машет рукой, веля своим людям выйти из зала, и сам направляется к двери.
— Вы знаете, где меня найти, — говорит он. — Еще раз примите мои соболезнования. — С этими словами он исчезает за двустворчатой дверью помещения для гражданской панихиды в солнечном дне Майами.
После его ухода все немного психуют, рыча всякую всячину про неуважение, про то, как они порвут его на бефстроганов. В целом почти все это — праздная болтовня, рутинная бравада, исполненная посредственными трагиками. Когда речь идет о высоких чувствах, с Лоуренсом Оливье все эти ребята даже близко не стоят.
А вот главные персоны кажутся совершенно спокойны. Норин и Хагстрем стоят вплотную друг к другу, пока ББ куда-то звонит по мобильнику. Я решаю подойти к этому трио, но не успеваю я сделать и шага, как Норин поднимает палец, и я остаюсь на месте.
Норин буквально светится, даже среди этого мрачного окружения похорон, и такое впечатление мне обеспечивает вовсе не какая-то ее физическая атрибутика. Мне кажется, она унаследовала не только позицию Джека, но и его ум, его ауру, мгновенно впитала тот авторитет, который раньше принадлежал только ему.
