«Синего» такой ответ не удовлетворил. Парень по-прежнему очень суровым выглядел, в изумрудных глазах читался скепсис. Так что пришлось продолжить:
— Дорс, ты ошибаешься. Сам подумай — кто я и кто он. Я — иномирянка. Глун — аристократ. Более того, аристократ, который иномирян ненавидит. Ну а в том, что касается взглядов, так у меня желание развернуться и сбежать с момента нашего с Глуном знакомства присутствует.
Блондина эти откровения не впечатлили. Он хмыкнул, состроил кислую гримасу, а потом заявил:
— Ладно, Дашка, как знаешь. Но обещай — если Глун перейдет границы дозволенного, если станет домогаться, ты не промолчишь и сразу придешь ко мне. И вообще, если что — бегом в башню Воды. Договорились? Доступ я тебе уже сделал.
Я глубоко вздохнула и кивнула. Очень хотелось казаться серьезной, и мне это, видимо, удалось. По крайней мере, продолжения допроса не последовало — Дорс одарил очередным хмурым взглядом и покинул аудиторию.
Лишь после того, как водник вышел, я позволила себе тихонечко застонать. Черт-черт-черт!
Ужас, но слова про ревность не только зацепили, но и польстили. Сердце действительно забилось чаще, а в душе шевельнулось какое-то очень теплое чувство. А самое жуткое — взять и попросту отмести эти слова я не могла.
Я не могла вздернуть подбородок и заявить — нет, это неправда! Слишком хорошо понимала, что подобная реакция со стороны Глуна вполне возможна. Ведь он думает обо мне, он меня… хочет.
Впрочем, ревность Глуна — сущий пустяк в сравнении с другим. С тем, что я все-таки ненормальная. Я — извращенка!
От этого осознания захотелось взвыть уже в голос и осесть на пол, но я удержалась. Даже нашла в себе силы открыть дверь и покинуть аудиторию. Уже по дороге в общагу отвесила себе тысячу мысленных оплеух и подзатыльников, наорала на себя и даже попинала. Но эффекта сей воспитательный процесс не возымел.
Как и в момент разговора с Дорсом, я со всей ясностью понимала: Эмиль фон Глун — гад и сволочь! Хуже того — он убийца и шантажист! И он мне угрожал! Но если он вдруг выйдет за рамки своих фантазий и попробует подойти ко мне в реале, я… совершенно не уверена в том, что побегу искать защиты у Дорса или кого-либо другого.
Так что да, все верно: я — извращенка. И это не просто ужасно — это катастрофа!
А на чердаке ждал, нет, не сюрприз, но около того. И едва я это «около того» увидела, поняла — мне дико хочется, чтобы злосчастная комиссия как можно быстрее закончила свое расследование и свалила нафиг!
Что случилось? Да просто один маленький ушастый лис, упорно мнящий себя котиком, выполнил мою просьбу. И теперь на чердаке не хватало только плаката с надписью «Здесь твиров нет!».
Впрочем, пожалуй, тут и без плаката все ясно — там, где обитает твир, просто не может быть такого ужаса!
А жуть заключалась в следующем: на чердаке появились три огромные горы хлама — сломанная мебель, тряпки и прочее выброшенное некогда барахло. Зона гостиной, включавшая в себя диван, два кресла, чайный столик, ковер и две покоцанные, но все-таки скульптуры, сместилась к зоне спальни. И кресел там, кстати, уже не было! Картины и волшебный шкаф тоже исчезли. Вместо последнего стоял другой — обшарпанный, с перекошенными дверцами.
Рабочая зона тоже подвинулась, она теперь располагалась в уголке. Зато мебель осталась, причем вся. Единственное, письменный стол лишился половины ящиков — имитация ветхости и моей криворукости в плане починки предметов интерьера.
Ну а вместо люстры теперь висел какой-то страшненький светильник, вызывавший ассоциации с лампочкой Ильича.
Короче, картина разрухи во всей красе.
А посреди этого бедлама сидел понурый, предельно несчастный Кузьма. И едва я обратила свой взгляд на него, спросил жалобным голоском:
— Тебе нра-а-а?
Отлично понимая, что для твира такой бардак удару в сердце подобен, я проглотила свои печали, улыбнулась и кивнула. И добавила ободряюще:
— Кузь, ты молодец. И не расстраивайся — безопасность важнее комфорта.
— Ага, — отозвался мой «котик». Тут же поднялся на все четыре лапки, нервно дернул хвостом и печально поплелся к кровати.
Блин! Вот в такие моменты я Полар особенно ненавижу!
Несмотря на то что день выдался трудным, вернувшись на чердак, я вновь засела за учебники. Ведь все эти комиссии и расследования — такой фактор риска, что откладывать на завтра то, что можно сделать сейчас, точно не стоит. Вот я и не откладывала.
И даже не отвлекалась на мысли о том, что та самая комиссия мной до сих пор не поинтересовалась. А ведь я свидетель!
Где-то очень глубоко внутри зудело чувство страха — что, если это промедление означает нечто ужасное? Например, решенный вопрос об исключении…
Понятно, что для нормальных людей логики в подобном выводе нет, но это же Полар! И пусть звучит бредово, но товарищи из Совета вполне могли решить, что я не свидетель, а виновница. А что? Иномиряне же у них везде крайние.
