необходимости их слушать. Она вообще не особо понимала, что такое мотор-колеса, но Пеп хотел два, для большей скорости, а Гаррет считал, что два – много. Если один заглохнет, доказывал Гаррет, лишний вес и привод генератора сведут на нет все преимущества оставшегося. А если мотор будет всего один и он откажет, Пеп сможет крутить педали, не тратя силы на лишний вес. Холлис удивлялась, что все запомнила, хотя ничего толком не поняла.
Пеп выглядел так, будто кто-то решил сделать яблочную куколку из Жерара Депардье: вымочил яблоко в соленом лимонном соке, запек и оставил сохнуть в темном прохладном месте, надеясь, что темная кожица не заплесневеет. Пеп не заплесневел, но заметно усох. Холлис решительно не могла определить его возраст. В одних ракурсах он выглядел хлебнувшим лиха подростком, в других – древним стариком. На тыльной стороне правой ладони был вытатуирован дракон с перепончатыми крыльями и фаллическим телом, похожий не столько на татуировку, сколько на средневековую гравюру. Ухоженные квадратные ногти блестели бесцветным лаком. Гаррет обрадовался Пепу, а вот Холлис в его присутствии было не по себе.
Инчмейл позвонил из кабинетовского бара; Холлис слышала в трубке голоса и звяканье посуды.
– Ты беременна? – спросил он.
– Ты рехнулся?
– Швейцар говорит о тебе «они». Я отметил множественное число.
– Я сейчас спущусь. В единственном числе.
Тем временем Гаррет отчитывал Пепа за то, что тот заказал какую-то хетчинскую раму для велосипеда, который через несколько часов, возможно, придется выкинуть в Темзу. Идя к двери, Холлис слышала возражения Пепа, что выкинуть, может, и не придется, а мягкие вилки – в любом случае отличная вещь. Говоря, Пеп поглядывал на свои ногти, и Холлис подумала, что это вообще характерный жест мужчин, делающих маникюр.
Инчмейл с Хайди сидели под нарвальими бивнями, Инчмейл разливал чай из фирменного кабинетовского чайника – винтажного даултоновского с зайчиками – в такие же чашки.
– Добрый вечер, – сказал он. – Мы обсуждаем говно, в которое ты вляпалась, вопрос, насколько сильно оно пахнет керосином, плюс вероятность благотворных перемен в твоей личной жизни.
– И чем она, по-твоему, определяется? – спросила Холлис.
– В первую очередь – наличием человека, с которым эту личную жизнь строить, – ответил Инчмейл, ставя чайник. – Но я всегда считал, что он славный малый.
– Ты и про Фила Спектора[46] так говорил.
– Возраст, – сказал Инчмейл. – Стечение обстоятельств. Гений. Лимон?
Он узорчатыми серебряными щипчиками протянул ей ломтик лимона.
– Нет, спасибо. Что такое «мягкая вилка»?
– Что-то для волос.
– Я только что слышала эти слова от каталонского угонщика автомобилей.
– Он говорит по-английски? Может, он хотел сказать «мятая». Или «мятная».
– Нет. Какая-то деталь для велосипеда.
– Я бы все-таки поставил на штуку для волос. Ты знаешь, что Хайди запустила в человека рейнским дротиком?
– Рениевым, – поправила Хайди.
– Ах да, рейнское – это вино, я его, может быть, закажу чуть позже. А ты, – обратился он к Холлис, – кажется, устроилась в фирму на переломном этапе.
– И по чьей рекомендации?
– Я провидец? Ты знаешь за мной провидческий дар? – Он попробовал чай, поставил чашку на блюдце, добавил еще кусок сахара. – Анжелина говорит, лондонские пиарщики ведут себя, как собаки перед землетрясением, и каким-то образом все знают, хотя и не знают откуда, что это из-за Бигенда.
– В «Синем муравье» что-то происходит, – осторожно начала Холлис, – но я не могу тебе сказать, что именно. Вернее, не знаю, что именно. Однако Бигенд воспринимает это довольно спокойно.
– Он спокойно воспринимает то, что произошло вчера в Сити?
– Я не уверена, что одно с другим связано. Но об этом я говорить не могу.
– Ну да, конечно. Вступая в агентство, ты поклялась хранить молчание. Ритуал с черепом Джеронимо[47]. Однако тональность разговоров, которые ловит Анжелина, указывает не на трудности у Бигенда или «Синего муравья». Тональность намекает, что он становится
– Больше?
– Экспоненциально. На порядки. Что-то смещается, как тектонические плиты. Все на низком старте, готовы запрыгнуть в лодку Бигенда.
– Кто все?
– Всякие-разные… не к ночи будь помянуты.
