Гориллья внешность не портила его, скорее добавляла шарма.
– Ты как?
– Спасибо, хорошо, – ответила она, пожимая ему руку. – А ты?
– Ни шиша не продал с тех пор, как японцы увели Мере. Видать, нет у меня торгашеской жилки.
Оксфорд, сказал про Джорджа Инчмейл, когда Холлис пытала его вчера вечером. Баллиол, ФПЭ[22] с отличием. Холлис понятия не имела, что это значит, помимо того, что для нынешнего занятия у него явный перебор образования. «И, пожалуйста, никому не рассказывай», – добавил Инчмейл.
– Хорошо, что она тебе не нужна, – сказала Холлис.
Она разглядывала восемь очень маленьких костюмов Шанель одного покроя на темно-серых портняжных манекенах. Похоже, ничего другого Мередит Овертон на ярмарку не привезла. Все костюмы были из какой-то объемной ткани с рисунком вроде сильно увеличенной «куриной лапки» в цветовой гамме от ядовито-оранжевого до горчичного. Холлис смутно помнились кухонные рукавицы из похожего материала. Она вообще-то видела женщин, на которых такие костюмы смотрятся очень эффектно, но только раз, в Каннах. Видимо, подумала она тогда, весь финт в том, что жакет и юбка категорически отказываются облегать. Через костюмы была пропущена тонкая стальная цепь в полиэтиленовой пленке.
– Они очень дорогие? – спросила Холлис.
– Хочется верить. Мере нашла их в Сиднее – распродажа имущества. Их заказала в начале восьмидесятых жена очень успешного застройщика. Уникальные ткани, уникальный пошив. Продавцы понятия не имели, что это за вещи. Но сбыть их хорошо можно либо сейчас на салоне, либо в Токио. А все серьезные японские покупатели сегодня здесь, и Париж добавляет некой символической ценности. Их шили тут.
– Она была миниатюрная. – Холлис потянулась было к обшитой тканью пуговице, но отдернула руку.
– Хочешь посмотреть ее фотографию в таком костюме?
– Правда есть такая фотография?
– Мере нарыла в австралийских газетах и глянцевых журналах. Даже фильмик маленький нашла.
– Нет, спасибо, – сказала Холлис.
Восемь манекенов в ярких костюмах внезапно показались ей кладбищенскими памятниками, фетишами умерших шаманов, заряженными злой энергией.
– Еще сумочки есть. Как новые. Мере их привезла, но не выкладывает. Они чуть подешевле, так что их все время просили бы посмотреть. А она не хочет, чтобы руками лапали.
– Клэмми рассказал, что я ищу?
– Без подробностей, но теперь, когда ты здесь, подозреваю, что речь о твоей куртке.
Странно было слышать, что кто-то за пределом Бигендова круга, помимо Клэмми, упоминает «Хаундс».
– Что ты об этом знаешь? – спросила Холлис.
– Не больше Клэмми. Мере очень скрытная. В этом бизнесе важнее хранить секреты, чем рекламироваться.
– Как так?
– Серьезных покупателей не столько, чтобы нужна была реклама. Настоящих дилеров раз-два и обчелся.
Джордж понравился ей при первой встрече в «Кабинете», сейчас это ощущение еще усилилось.
– Клэмми сказал, Мере, когда училась в Лондоне в обувном колледже, знала кого-то, кто связан с «Габриэль Хаундс». – Холлис говорила напрямик. Решение доверять Джорджу пришло внезапно и, как всякое такое решение, было непростым, однако в подобных делах трудно только начать.
– Возможно, – с улыбкой отвечал Джордж. Голова у него была совершенно невозможных пропорций: массивная нижняя половина лица, густые сросшиеся брови, а между ними и плотной шапочкой волос – от силы на два пальца лба. – Но лучше ты у нее самой спроси.
– Давно вы вместе?
– Примерно с тех пор, как Клэмми познакомился с ней в Мельбурне. То есть не совсем так, но она уже тогда мне нравилась. Мере уверяет, что в ту пору это было не взаимно, но я сомневаюсь. – Он улыбнулся.
– Она живет в Лондоне? Здесь?
– В Мельбурне.
– Не ближний свет.
– Да. – Он нахмурился. – Про Инчмейла. Пока ты здесь.
– Да?
– Он правда мучает Клэмми, микшируя минусовки. Я стараюсь держаться подальше.
– Да.
– Посоветуешь что-нибудь из своего опыта? Можно ли как-то проще с ним поладить?
