– Мы будем без него то…сковать! – еле ворочая языком, проговорил чей-то голос.
Брюнет улыбнулся.
– Господа, самый лучший способ справиться с тоской – это утопить ее в вине! Эй, человек, еще шампанского!
Услышав о шампанском, публика снова весело загалдела и, казалось, тут же позабыла о существовании виновника торжества.
Усадив американца в сани, бойкий брюнет запахнул на его груди медвежью шубу.
– Черт, как же у вас тут холодно, – проговорил Пильсбери, пуская ртом пар и передергивая плечами.
– Ничего, привыкнете, – веселым голосом заверил его брюнет. – Русский мороз полезен для здоровья!
– Но не для моего, – заметил Пильсбери.
Брюнет запрыгнул в сани сам и крикнул кучеру:
– Двигай!
– Куды? – осведомился кучер.
– В конец улицы!
Кучер кивнул, усмехнулся в белые от мороза усы и покатил сани по заснеженной ночной мостовой.
До заведения Элены Яновны Жоли домчались за пятнадцать минут. Хозяйка встретила их в роскошном платье игривой расцветки. Это была ухоженная француженка лет сорока – сорока пяти, дородная и розовощекая. Светлые волосы мадам Жоли были уложены в высокую прическу. На ее коротких белых пальцах сверкали кольца.
– Как, ваш друг американец? – с притворным восхищением проговорила она, переводя взгляд с пухлого брюнета на Пильсбери. – Признаться, я в первый раз вижу американца. Mon ami[3], отчего вы не приводили его к нам раньше?
– Он только сегодня приехал в Питер, – объяснил брюнет.
– Ах, вот как! Какой он у вас миленький. Он говорит по-русски?
– Да, мадам, я говорю по-русски, и весьма неплохо, – с поклоном ответил Пильсбери.
– О! – воскликнула мадам Жоли, делая вид, что смущена. – Sans rancune, mon cher[4]! Я вообще преклоняюсь перед американцами. Это нация с большой волей к успеху, а значит, с большим будущим. Не правда ли, Andre? – вновь обратилась она к пухлому брюнету.
– C’est vrai[5], – улыбнулся тот.
Обменявшись еще двумя-тремя светскими, ничего не значащими фразами, хозяйка и ее гости прошли в гостиную. Гостиная была «премиленькая», как пишут обычно в книгах. Обита розовым кретоном, с большим количеством пуфиков, диванов и банкеток. «Безвкусно, но уютно», – подумал Пильсбери, которому, под влиянием винных паров, все больше и больше нравились и хозяйка, и ее апартаменты.
– Как вас зовут? – поинтересовалась у американца мадам Жоли.
– Гарри Пильсбери. Можно просто Гарри.
– Замечательно, Гарри! Сигары, папиросы, напитки?
Американец покачал головой:
– Нет. Я хочу перейти сразу к делу.
– Tiens[6]! – усмехнувшись, сказала мадам Жоли. – Я вижу, вы любите… Andre?, как это по-русски про бычьи рога, за которые нужно хватать?
– Брать быка за рога, – смеясь, подсказал брюнет.
– Вот-вот. Это очень по-американски – брать быка за рога. N’est-ce pas[7]?
– Скорее буйвола, – весело поправил брюнет.
Мадам Жоли рассмеялась звонким, переливчатым смехом.
Пильсбери сдержанно улыбнулся и завертел головой по сторонам, с нетерпением ожидая минуты, когда в гостиную выйдут девушки. Мадам Жоли заметила его нетерпение и сказала:
– Гарри, вы у меня впервые, а потому я хочу предложить вам девушку особого рода.
– Что? – не понял Пильсбери. – Какую?
– О, это жемчужина в моей коллекции! Andre?, вы помните Варю?
– Мадемуазель Варю! Еще бы! – Брюнет повернулся к американцу и быстро произнес: – Как говорят у вас на родине, Гарри, это совершенно эксклюзивный товар! Лицо, фигура, манеры… Мила, красива и свежа, как цветок!
Пильсбери покраснел, улыбнулся, вынул из вазы розу, понюхал ее и мягко проговорил:
– Что ж, я был бы не прочь с ней познакомиться.
– Мы это мигом обеспечим!
Мадам Жоли поднялась с банкетки и, шурша платьем, прошла к двери, ведущей в смежную комнату. Она приоткрыла дверь, лукаво покосилась на
