подниматься с кресла, и выглядело это еще страшнее, чем когда она смеялась. Фрол и Кореец, не сговариваясь, повернулись к двери и пулей выскочили из дома.
…Только отбежав от дома метров на пятьдесят, они остановились.
– Что это было? – тяжело дыша, спросил Фрол.
– Рехнулась старуха, – все еще задыхаясь, ответил Ким.
– И что мы теперь будем делать?
– Не знаю. Надо подумать.
Еще минуту они, стараясь восстановить дыхание, приходили в себя. Потом Витька Ким хмуро проговорил:
– В общем, так. Про Суслика и того зэка – никому.
– Понял, – кивнул Фрол. Но добавил с сомнением: – Его ведь все равно будут искать.
– Но не сегодня, это точно. И скорей всего не завтра. А когда начнут – мы тут ни при чем. Усек?
Фролов кивнул:
– Да.
– И предупреди Соболя, когда увидишь. Скажи, чтобы поосторожнее с бухлом. А то проговорится по пьяной лавочке.
– Лады, скажу.
– И помни: я в этом испачкался ради дружбы. Но я с вами в тюрьму не собираюсь. Понял меня?
– Да, – не глядя Киму в глаза, одними губами ответил Фрол.
– Молодец. И еще. Про Суслика больше не думай. Веди себя так, будто ничего не случилось. Иначе спалишься.
– Вить, я же не ребенок, – с легкой обидой проговорил Фрол.
– Ты хуже, – холодно заметил Ким. – И ты, и Соболь. Оба придурки. Хочешь возразить?
Фрол обиженно засопел, но возражать не стал. Кореец еще немного поразмышлял, потом сказал задумчиво:
– Надо бы все-таки найти Соболя. Он сейчас на взводе. Как бы во что-нибудь не вляпался.
– Да, надо бы, – согласился Фрол. – Может, он еще дома?
– Может быть. Туда и пойдем.
Ким сплюнул себе под ноги, Фрол тяжело вздохнул, а затем оба зашагали по грязной поселковой дороге.
Когда в дверь настойчиво и даже грубо постучали, Аня как раз обувала сапожки, намереваясь сбегать в продуктовый магазин и купить к возвращению бабушки каких-нибудь сладостей. Старая Маула ушла в шесть часов утра. Одной из ее пациенток стало плохо, и, судя по тому, что бабушка до сих пор не вернулась, дело обстояло очень серьезно. А это значит, что бабушка вернется совершенно измотанная и обессиленная. Вот тогда-то Аня и напоит ее бодрящим травяным чаем и подаст вазочку с конфетами или халвой, чтобы старая Маула побыстрее восстановила силы.
Аня как раз подтягивала второй сапожок, когда в дверь постучали. Еще до того, как открыть, девушка поняла, кого увидит на пороге. Так оно и оказалось.
Егор Соболев, взъерошенный, небритый, с красными глазами и мутновато-беспокойным взглядом, ввалился в дом и замер перед ней.
– Привет, Ань! – проговорил он.
Аня посмотрела на нежданного гостя с удивлением.
– Здравствуй, Егор. Ты чего такой заполошный?
– Ночь была… слишком бурная, – ответил он и усмехнулся. Но Ане эта усмешка показалась слишком нарочитой, словно он пытался что-то под нею скрыть.
– Бывает, – девушка вежливо улыбнулась. – Егор, мне надо…
– Подожди, – перебил он и взял ее за плечи своими огромными лапами. – Аня, сегодня ночью я понял, что ты права.
– В чем? – не поняла она.
– Помнишь, ты как-то говорила, что я неправильно живу? Так вот, ты права. Я живу плохо. Дурно живу. И дурно поступаю. Валяю дурака, попадаю в неприятные ситуации. Будто мне все еще шестнадцать лет. Из-за этого многие люди страдают.
– Егор, я…
– Да, многие страдают, – повторил Соболев, словно говорил сам с собой и пытался себя в чем-то убедить. – Но я страдаю больше других.
Аня поежилась, и Егор, опомнившись, убрал руки с ее хрупких плеч.
– Зачем ты мне все это говоришь? – с недоумением спросила Аня.
– Два месяца назад ты сказала, что мы с тобой можем быть друзьями. Говорила?
– Ну… да. Говорила.
