с множеством веснушек, маленькие уши, глубоко посаженные глаза, зубы – образец бездарности стоматолога, выросшие до размера небольших бивней и оттопыривающие толстые, мясистые губы, – Бейтс был смирным, как овечка, по развитию находясь на уровне ребенка. Ребенка с искалеченной психикой, смутно помнящего, что он, вроде бы, сделал что-то плохое, но непонятно, что именно. Однако, все плохое, что делали с ним, он помнил очень хорошо. А самыми ужасными воспоминаниями детства стали постоянные издевательства жестокой и злобной матери.
Сначала Егер пропускал мимо ушей рассказы Бейтса о том, как он был подопытным кроликом в «МетКон». Джек застывал от ужаса, когда видел рекламу «МетКон» или их эмблему в журнале. Егер подозревал, что бедный жалкий дурачок состряпал эти истории, чтобы заполнить пустоты в своих воспоминаниях, и сам себя убедил в том, что это правда.
Но он слышал, как шептались окружающие. Чаще всего, когда рядом был Бейтс, они его избегали, но, когда был один, он иногда ловил обрывки разговоров. Как-то в столовой ему рассказали, что мямля Бейтс менялся на глазах, если его пугали или начинали угрожать. Он становился жестоким и опасным. Поговаривали, что менялся не только его характер, но и внешность, рост и даже цвет кожи. Из-за таких сдвигов громила несколько раз оказывался в карцере, а количество жертв его агрессии ясно давало понять, что из «Тартара» он не выйдет никогда.
Егер и сам однажды стал свидетелем такого сдвига, когда какой-то выскочка, только что попавший на «Тартар», решил ввязаться в драку с самым большим парнем, отпустив пару двусмысленных шуточек. Неудачных шуточек. Все произошло так быстро, и сопровождалось таким количеством крови, криков и шума, что у Егера об этом остались только размытые воспоминания. С тех пор он так и не смог определиться, что же все-таки тогда увидел. Однако он начал прислушиваться к тому, что Бейтс рассказывал о своей неблагополучной юности и кошмарном времени, проведенном в «МетКон».
Он узнал, что другие заключенные держатся подальше от Бейтса не из-за его роста или силы; они боялись ненароком разозлить или оскорбить его. Джек был так чудовищно туп, что не всегда правильно понимал слова или поступки окружающих; он всегда предполагал худшее и мгновенно обижался. После того, как взбешенный Бейтс на глазах у всех жестоко прикончил засранца, шутившего по поводу его матери, никто не хотел случайно повторить его судьбу.
Вся эта история заставила Егера задуматься о том, сколько правды в рассказах Джека, и, если все так и было, что, черт возьми, с ним сделали в «МетКоне»?
– «Хаксон-Кей», – тихонько бубнил амбал на своей нижней койке, иногда во сне, а иногда просто пялясь в темноту. Он сказал, что так называлось лекарство, которое на нем испытывали. То самое лекарство, которое сотворило с ним все эти ужасные вещи, правда, он точно не мог сказать – какие.
Чем больше Егер думал об этом, тем меньше верил в то, что такой идиот, как Джек, смог бы выдумать подобную историю.
И Энцо было жаль его. Мать Егера называла таких, как он, «душевнобольными». Что бы ни вызвало такое состояние, это точно сделал не сам Бейтс. Егер подозревал, что физическое, сексуальное и психическое насилие, пережитое Джеком в детстве, тоже наложило свой неизгладимый отпечаток. Именно поэтому Егеру было жаль его. Ну, и еще потому, что, несмотря на все преступления, которые он совершил и еще мог совершить, у Бейтса было огромное сердце большого ребенка.
Энцо Егеру такое было совсем не свойственно. Жалость была чувством, которое он едва ли когда-то прежде испытывал.
Однако времени предаваться воспоминаниям у него не было, и Егер вернулся мыслями в настоящее. Бушующие ветра этой луны сбивали компаньонов с ног с самого прибытия до того момента, как они добрались до стены, защищающей «Надежду Хадли» от постоянных атак стихии. Теперь идти стало легче, но стена совсем не защищала от проливного дождя или внезапных ударов молний, освещавших темно-серое небо и бивших в землю и в раскрошенные скальные образования, упирающиеся в небо. У Егера был старинный приятель, Лупо, который встал на путь исправления и теперь работал с тяжелой техникой в этой самой наскоро слепленной колонии, раскинувшейся перед ними прямо сейчас. Он надеялся, что Лупо поможет ему найти корабль, чтобы убраться как можно дальше от «Тартара». И даже если бы Лупо не помог, они вполне могли бы сами взять все, что им нужно.
Но что-то было не так. Как только они выглянули из-за угла комплекса, у Егера внезапно возникло неприятное ощущение, словно вся кожа на его теле съежилась. Это был сигнал опасности, который всегда обострял его бдительность. Что-то слева привлекло его внимание еще до того, как он понял, что именно.
Огромный трактор «Дайхотаи» стоял посреди двери ангара. За сплошной пеленой дождя машина с ее восьмиколесной базой напоминала неуклюжего механического монстра. Его приятель Лупо, наверное, работал именно на такой. Но сейчас этот монстр был тих и неподвижен. Когда они с Джеком обошли угол здания, Егер увидел, что место водителя в тракторе пустует, а сам он подпирает снаружи здоровенную металлическую дверь ангара.
Он остановился. Бейтс встал рядом, ожидая, что скажет босс.
– Все это выглядит как-то не очень, – сказал Егер. – Но нам все равно нужно внутрь. Не стреляй, пока не скажу. Понял, Джек?
– Понял, Энцо, понял.
Егер напрягся, приближаясь к двери ангара под бешеный стук собственного сердца. На секунду он наклонился вперед, глянул в приоткрытую дверь и тут же отступил. Энцо не заметил ни людей, ни малейшего движения, не услышал ни единого звука. Ничего в ангаре не подавало признаков жизни. Кто-нибудь уже должен был к ним выйти. А в сочетании с дверью, подпертой трактором, это наводило Егера на нехорошие подозрения.
– Почему здесь так пусто? – прошептал Бейтс.
– Хороший вопрос. Держи-ка ушки на макушке, понял?
