– Прости, милый, но ты был без памяти…
– А чеж тогда не подняла по тревоге всех и не рванула на осаду Берлина, а? Ты ж такая вумная, вумней вутки, и вообще, ты у нас начтыл или кто? А ну вперед, заниматься своими крысиными делами. Мне кажется, любимая, ты на себя много берешь.
Ах да! Стой! Теперь я хочу поговорить на другую тему, объясни мне, каким макаром ты забеременела и, главное, узнала об этом за две недели, а? А то я логики не всасываю, физиология, что ли, поменялась, и у тебя, милая, после переноса каждую неделю «критические дни»? И ты во время переноса с собой «случайно» захватила пачку тестов на беременность?
– Ну, ты дурак, милый, я ж тебя этим поддержать хотела, мы ж с тобой планировали ребеночка до переноса, я и подумала, что эта весть тебе поможет быстрей выздороветь! Правда, забыла про твой дурацкий критический образ мышления.
Блин, и как такую женщину не обнять, не прижать к себе, она же ангел мой, ангел земной!
– Прости, милая Анюта, прости психа, прости дурака, прости долбо… прости, короче, меня.
Блин?! Какая, на хрен, Анюта? По ходу, Машка не просекла, уф, слава богу. Машкова гладит меня и смотрит на меня всепрощающе (за Анюту тоже или все-таки не просекла?), она видит во мне не грозного комдива, а просто больного, но любимого, глупого, но своего… И она права!
Раздается воспитанный стук в дверь землянки, мы с Машей хором кричим:
– Войдите!
И в землянку входит Семенов, за ним радист, с телеграммой.
– Привет, болезный, ну как там твоя героическая нога? – спрашивает Романыч.
– Не дождетесь, – отшучиваюсь я. Маша жестом приглашает сесть Семенова, а радист перебирает ногами, не терпится ему, значит.
– Ну, Генка, в чем дело? – спрашиваю я у Зворыкина (радиста нашего).
– Тут, товарищ командир, телеграмма с Центра.
– Читай, Зворыкин, тут все свои. – И тот читает:
«Одобряем разгром станции D., предлагаем разработать план аналогичного нападения на станцию Пушкевичи. Всем бойцам привет от генерал-майора Старыгина».
Блин, и эти прочитали мои мысли, однако тут сильно развито ясновидение, что ли, или Мессинг им подсказывает, а? А Кравцов, наверно, уже обратно возвращается на Юнкерсе своем, время-то два часа дня уже.
– Геннадий, передай в Центр, что мы уже занимаемся этим делом. Ну и передай данные о нападении на станцию D. А конкретные потери врага тебе должен сказать Полуэктов, он занимался корректированием огня, и ему с высоты да в бинокль виднее было.
– Хорошо, разрешите идти?
– Ну да, сообщи, что особо отличились Полуэктов, Хельмут, Лечи и Асатиани.
– Будет сделано, товарищ комдив. Разрешите выполнять?
– Да, Зворыкин, иди. – И Генка свалил передавать информацию в Москву, в Центр. Кстати, мы используем шифр системы ЧУКЧА. Не слышали про такую систему шифрования?
Так это придумал Шлюпке, то есть предложил заранее чередовать языки национальностей и народностей СССР. И на эту неделю принята система ЧУКЧА, а расшифровывается просто:
Ч – чеченский;
У – узбекский;
К – калмыкский;
Ч – чукотский;
А – адыгейский.
И что думаете, просекут хваленные либерастами умницы-гитлеровцы? Да нет, думаю, черта с два, и даже с три, тут не семи пядей, а семисот пядей во лбу не хватит дотумкать нашу выдумку фрицам.
На следующую неделю идет следующая система:
К – кумыкский;
А – абхазский;
Б – балкарский;
А – азербайджанский;
Н – ногайский.
То есть на этой неделе ЧУКЧА, на следующей КАБАН, и т. д., и плевать нам на энигмы. На черта нам выдумывать велосипед, когда человечество уже выдумало гоночный болид?
Правда, русский, украинский, белорусский, литовский, эстонский и латышский мы использовать не сможем, на той стороне много человечишек могут их
