– Разведчики разделены были на две группы, одной командовал я сам, второй – Вахаев. Доложу о рейде своей группы, о рейде второй группы Вахаев доложит сам.
Итак, первое задание нашей группы, – это встреча с группой Тухватулина, встреча прошла удачно. К моменту начала рейда в Польшу группа Тухватулина, законсервировав склад, перейдет на место дислокации ДОН-16. Бойцы группы Тухватулина выдали оружие и боеприпасы диверсантам Майера, Тодоровича и Синицына и начали подготовку к консервации и маскировку складов и подъездных путей. Кроме того, группа лейтенанта произвела опись склада и отдельно переложила все боеприпасы, пригодные к нашему оружию. Затем наша группа провела рекогносцировку местности; согласно наблюдениям группы, противник стягивает силы к станции Пушкевичи, немецкое командование ожидает нападение или со стороны шоссе, или со стороны железной дороги, на станции уже сосредоточено до полка пехоты при поддержке сводного танкового батальона. У меня все, товарищ комдив.
– Молодец, а как вы с немцами говорили? Ты ж на немецком ни бельмеса не знаешь?
– Ну, а Хельмут на что? Он был с нами и играл роль обер-лейтенанта фельдъегерской службы Вермахта, а мы его охрана.
– Молодцы! Лечи, какие у тебя новости?
– Наша группа также провела рекогносцировку пути на Польшу. Действительно, некоторые гарнизоны сняты и перекинуты к станции, то есть пока немцы держатся Пушкевичей, путь на Польшу нам практически открыт. Кроме того, противник свозит военнопленных, а также вспомогательные службы для разбора завалов на станцию D, и привлечены полицаи, даже некоторые гарнизоны гитлеровцев. Затем мы побывали у Ильиных. Арсений Никанорович передал вам привет и точные сведения о потерях германцев на станции D. Согласно информации от Арсения Никаноровича, у противника следующие потери: огнем уничтожено двадцать четыре вагона с горючим, при взрыве горючего огонь перекинулся на стоящий рядом эшелон N-ской танковой дивизии Вермахта, и пострадали восемь танков (пять Т-IV новой модификации, не подлежат восстановлению). Кроме того, взорвались или сгорели девять вагонов с боеприпасами (авиабомбы и снаряды для артиллерии). Уничтожено два танка Шкода-38[93], три батареи зенитных автоматов с прислугой и одна батарея 88-мм зенитных орудий. Потери в живой силе составили 125 человек убитыми и 89 ранеными, минометчики умудрились накрыть пассажирский состав с маршевым батальоном: зенитчиков, танкистов и до взвода сотрудников организации Тодта (что они делали на станции, я не знаю). Также огнем «сорокапятки» с поезда уничтожена одна «трешка», а от небельверфера вторая «трешка» пострадала, но несмертельно, немцы ее ремонтируют.
– Ну, молодцы, все, идите отдыхать, чувствую (по запаху, и пузо рычит), ужин готов, а ты, Лечи, сгоняй к Зворыкину и передай информацию о потерях противника, пусть доложит по инстанции. Москва, по-моему, будет рада! Все, идите! А вас, Онищук, я попрошу остаться!
Все в традициях Лиозновой[94], но я все-таки не папаша Мюллер-гестапо[95], хотя из Петра офигенный Штирлиц[96] получился бы (еще бы он по-германски кумекал).
– Слышь, Петро, ты не в обиде на меня?
– Нет, Игоревич, ты прав, идет война, а мы себя как мелкопоместная польская шляхта в сейме вели.
– Ну, если ты не в обиде на меня, то, будь другом, позови мне Елисеева с Абдиевым, а сам иди ужинать и этому старшине передай, чтобы организовал нам сюда три порции ужина.
– Понял, командир, сейчас все организую. – И Петруха ускакал восвояси (раз ускакал, значит, реально не обижается).
Сперва подоспел ужин, один из помощников Крамскова, балкарец Шогемоков, принес и, поприветствовав комдива (это меня), положил поднос с тремя котелками пшенки, чаем и сахаром на кургузый столик, сразу за его уходом в землянку ворвался бронеказах:
– Жолдос[97] комдив, вызывали?
– Да, Ержан, присаживайся, ща дождемся еще одного гостя и поужинаем-поболтаем.
Там, где я вырос, при приеме пищи ждут старшего (по возрасту, конечно) и есть начинают только после того, как старший пригубит блюдо, ну да пригубить (прикоснуться губами) можно не только спиртное. А Еслисеев и по званию, и по возрасту меня старше, а Ержанчика тем более. Да и в России (Украине и т. д.) тоже было также (это об отношении к старшим), но потом в последние сто лет все поменялось.
Наконец вырисовывается представитель «кровавой гебни», здоровается с порога и входит:
– Приятного аппетита, аники-воины!
– И тебе не болеть, недоразоблаченный подручный Ягоды и Ежова и скрытый троцкист, – отплачиваю ему той же монетой.
– О, смотрю, комдив-то наш оживает, – говорит Елисеев и садится за стол.
– Елисеич, начинай, давай поужинаем по-семейному, – предлагаю я, и, подшучивая друг над другом, наша троица весело поглощает ужин. После ужина, попивая чаек, начинаем разговор, блин, совсем как на Востоке, в чайхане, сюда бы еще пластинку «Яллы»[98] с ее песней «Чайхана»[99], но на нет и прокуратуры нет (и других правоохранительных органов).
– Слышь, Любимов, че вызывал-то, чисто поесть в кругу друзей? Не верю, ты бы, наверно, со своими махновцами поел бы, ну, с разведчиками (блин, еще один экстрасенс, да что за день-то такой, а?).
– Так, думаю, Ержану сперва выговориться надо, он же командир бронетанкового полка.
Абдиев тут опомнился и, отстранив кружку, говорит:
