знать, ну, айзсарги[79] всякие, нахтигали-бранденбурги[80], Красновы с Шкурами[81], Шухевичи[82] и прочие Коновальцы[83]. А нет, Коновальцу Судоплатов[84] уже устроил «взрыв мозга», ну, на той стороне перконкрусты, сичевые стрельцы[85] всякие точно есть.
Извините, отвлекся, растекся мыслью по Еве, тьфу, простите, по древу. А че аблаката язык кормит, его фуагрой не корми, дай потрындеть! Сержантом- то с армейской лаконичностью я недолго был, а аблакатом с их повышенной болтологичностью – надцать лет!
Ну, тут мои размышления прерывает радостный во всю ивановскую Кравцов, без стука врываясь в землянку:
– Товарищ комдив, разрешите обратиться?
– Обращайся, не томи, знаешь же, что я жду тебя «с томленьем упованья».
– Полетал я над станцией, на станции шесть зенитных огневых точек: две батареи длинноствольных орудий и четыре батареи малокалиберных зенитных автоматов. Предлагаю «кукурузникам» начать с малокалиберных, они, по-моему, для У-2 опасней длинностволов, те медлительны, а автомат закидает их своими снарядами.
– Так продолжай, Кравчук, хотя нет, Кравчук – это один дерьмократ такой был (а может, и жив, курилка).
– Не понял, товарищ комдив, какой такой дерьмокат-самокат?
– Не важно, Кравцов, не отвлекайся, давай по существу, что предлагаешь?
– Так вот, для малышей (ну, мы У-2 так называем) более опасны автоматы зенитные, потому предлагаю малышам задавить прожектора, затем автоматки и на десерт дать больно длиннорылым зениткам. А к тому времени и мы налетим, авиаслесари уже приделывают бомбы и к «ишакам» и к «чайкам». Конечно же, это не Юнкерс, и не Хейнкель, и совсем не ТБ[86], и даже не СБ [87], но на безрыбье и крокодил за скумбрию идет.
– Понятно, Кравцов, на малышах (У-2) кто полетит?
– На одном Игорь Инжеватов, младлей, он до плена на таком и летал, на втором полетит Александр Сафрониди, этот-то истребителем был, на «ишачке» летал, но с У-2 справится, мы же все на них учились!
– Ладно, Сергей, иди уж (просто я вспомнил, что Кравцова зовут Сергеем, а то все Кравцов да Кравцов). – И Серега так же стремительно, как вошел, вышел, да нет, прямо вылетел, он же летун!
За то время, пока Серега трындел, Машундра снялась с места дислокации и свалила в неизвестном направлении. Хотя нет, в известном: в двери, до Машиной ретирады, мелькнула Глафирка, значит, и благоверная моя ушла на склад.
Лежу, размышляю, и предательская мысль бьет в голову, как подкалиберный в кормовую часть «Тигра», блин, каламбур получился, кормовая часть «Тигра» (от слова «корм»). Вообще-то пока до «тигров» сумрачный гонимый тевтонский гений не додумался, и самый страшный зверь – это Т-IV, особенно новая модификация (новая на 1941 год). Ну да ладно, нам во встречном танковом бою с ними не воевать, мы партизанская дивизия, исподтишочники, исподтишка отвесим рабоче-крестьянского пенделя фрице-гансам – и в лес, да чем глубже в лес, тем «широка страна моя родная»!
Тут слышен грохот сапог, и в землянку скатываются пышущие здоровьем и молодецким азартом три богатыря: Илья Муромец – украинского производства, Добрыня Никитич – чеченского производства и товарищ Алеша Попович (тогда уж Муллаевич[88]) родом с киргизских степей. Онищук, Вахаев и Мамбеткулов. От них прет каким-то немецким одеколоном. Все гладко выбриты и очень похожи на бравых Швейков[89] тевтонского производства (тем более наряжены в вермахтнатиков). Вот только из Мамбеткулова немец, как из меня балерина Волочкова.
– Привет, Виталик! – кричит Петруха, ладно кидая задницу на скамейку, остальные архаровцы так же бесцеремонны, гуляй-польцы[90] отдыхают.
– Бойцы, вы к мамке на побывку прибыли или к командиру на доклад? – жестко пресекаю я махновщину[91].
Разведчики стройными рядами отрывают кинутое со скамьи и выстраиваются почище эсэсни из «Семнадцати мгновений весны».
– Товарищ Онищук, Петр Тарасыч, вы заместитель командира дивизии особого назначения НКВД СССР или сотник Гаврюха из махновцев? А вы, товарищ Вахаев, вы что, на базаре мандаринами торгуете (штамп, блин)? Мамбеткулов, когда до войны вы учили детей в школе, вы их учили таким же манерам?
И товарищи разведчики стоят предо мной, как хулиганы «десятиклассники», перед директором школы, который поймал их в туалете школы с сигаретами. Советское воспитание и политработа комиссаров в армии снова вернулись к ним, и вся тройка стоит, краснея и местами белея, как футболки «Спартака»[92] (красно-белые). Я ж замолкаю, теперь их очередь говорить, пусть докладывают. Тут Петруха что-то шепчет своим, и вся троица выходит обратно на улицу. Раздается стук, и четким, командным голосом Онищук говорит:
– Товарищ комдив, разрешите обратиться!
– Разрешаю, старший лейтенант Онищук.
– Группа разведчиков прибыла из рейда. Разрешите доложить результаты?
– Да, товарищ старший лейтенант, будьте уж добры доклад сделать.
