Пища, при всей своей непривычности, была то, что доктор прописал, – в данном случае, наверное, буквально. Никогда не получал такого удовольствия от еды.
Наконец я перевел дыхание:
– Надо же, нож, вилка! Ложки!
– Единственные на всей… – Она пропела название планеты. – Мне надоело есть руками, а со здешними приспособлениями это не еда, а сплошная игра в серсо. Пришлось нарисовать картинки. Это мой набор, но мы еще закажем.
Была даже салфетка, тоже волокнистая. Вода на вкус казалась дистиллированной, но это не важно.
– Чибис, чем ты меня брила? Нигде ни царапинки.
– Маленькой такой штуковиной, дает бритве сто очков вперед. Не знаю, для чего она здесь, но, если запатентуешь, быть тебе миллионером. Будешь доедать гренок?
– Уфф… – Мне казалось поначалу, что съем все вместе с подносом. – Нет, я сыт.
– Тогда я тебе помогу. – Она макнула гренок в «масло» и объявила: – Я ухожу!
– Куда?
– Одеваться. Буду тебя выгуливать. – Она ушла.
Настоящей была лишь часть коридора, видимая с кровати, зато дверь слева вела в ванную, как и положено. Никто не удосужился сделать ее похожей на земную, свет и вода включались по-вегански, но было удобно.
Чибис вернулась, когда я проверял Оскара. Если его и срезали с меня, то починили изумительно; я не заметил даже мною поставленных заплаток. Его вычистили так тщательно, что внутри вообще ничем не пахло. Он содержал трехчасовой запас воздуха и был абсолютно исправен.
Я поднял глаза и увидел Чибис; она уже надела свой «весенний прикид».
– Чибис, а просто погулять, без скафандра, можно?
– Можно обойтись респиратором, темными очками и солнечным зонтиком.
– Убедила. Слушай, а где Мадам Помпадур? Как ты прячешь ее под этим скафандром?
– Очень просто; только она чуть-чуть выпирает. Сейчас я оставила ее в комнате и велела вести себя хорошо.
– Послушается?
– Наверное, нет. Она вся в меня.
– А где твоя комната?
– Рядом. Это единственная часть здания, где созданы земные условия.
Я начал облачаться в скафандр.
– Слушай, а в этом твоем крутом костюмчике есть рация?
– Все, что в твоем, и сверх того. Не заметил ничего нового в Оскаре?
– Нового? Его починили и почистили. Что ж еще?
– Самая малость. Лишний раз переключи антенны и сможешь говорить с людьми, у которых нет рации, не повышая голоса.
– Я не заметил репродуктора.
– Здесь не считают, что техника должна быть громоздкой.
Когда мы проходили мимо комнаты Чибис, я заглянул в открытую дверь. Она была обставлена не в веганском стиле; здешние интерьеры я видел на стерео. Не повторяла и земную комнату девочки; надо думать, ее родители – люди в здравом уме. Не знаю, как назвать этот стиль… какой-то мавританский гарем из грез Безумного Людвига пополам с Диснейлендом.
Я промолчал. Похоже, Мамми хотела и меня, и Чибис устроить «точно как дома», но Чибис с ее фантазиями чересчур занесло…
Сомневаюсь, что ей удалось обмануть Мамми хоть на долю секунды. Она, наверное, снисходительно пропела что-то, и Чибис развернулась от души.
Дом Мамми был чуть поменьше, чем здание правительства нашего штата; родственников в ее семье насчитывалось несколько десятков, а то и сотен, – родственные связи тут сложные, понятие «семья» весьма растяжимое. На нашем этаже дети не попадались; я знал, что их держат подальше от «монстров». Все взрослые приветствовали меня, справлялись о самочувствии, поздравляли с успешным излечением, а я то и дело повторял: «Хорошо, спасибо, лучше не бывает».
Все они были знакомы с Чибис, а она умела высвистывать их имена.
Вроде бы я узнал кое-кого из моих лекарей. Но уверенно я отличал только Мамми, профессора Джо и главного врача, а их мы не встретили.
Обстановка у Мамми была самая обычная. На голом полу, гладком и упругом, множество мягких банкеток около фута высотой и футов четырех в
