начал падать по направлению к гравитационному центру корабля. Когда он проплывал мимо взбунтовавшегося робокса, тот кончиком — всего лишь кончиком — своего манипулятора отследил его движение.
Это едва заметное движение, эта бдительность наполнили душу Флэттери ужасом еще большим, чем тогда, когда робокс одним движением отсек конец щупа. Машина будто чего-то выжидала — или, скорее, собирала информацию.
— Радж, — послышался голос Бикеля.
— Да?
— Слушай. А в компьютере имеется информация — пусть даже самая ничтожная — что ты можешь попытаться уничтожить его?
„Неужели он послал меня сюда, чтобы заставить дать ответ на этот вопрос?“ — спросил себя Флэттери. Но страх, явственно прозвучавший в голосе Бикеля, говорил об ином.
— А в чем дело? — спросил Флэттери.
Бикель откашлялся.
— Понимаешь, Радж, ИР был запрограммирован на то, чтобы заполнять лакуны в имеющейся информации, и я ввел в программу фактор временного ограничения. Насилие свидетельствует о том, что он не остановится ни перед чем, чтобы получить необходимую ему информацию. Если ты представляешь хоть какую-то угрозу…
— То есть ты хочешь сказать, что он мыслит? — спросила Прю.
— Да, но не так, как мы, — ответил Бикель. — Скорее, как животное. Он всегда начеку. Причем движет им скорее всего лишь один инстинкт — инстинкт самосохранения.
— Радж, ответь, пожалуйста, на мой вопрос, — взмолилась Пруденс.
„Да ведь она и сама прекрасно знает ответ, — подумал Флэттери. Он явственно чувствовал тревогу в ее голосе. — Почему же она сама не ответит на него?“
— Возможно, эта информация имеется в компьютере, — неопределенно начал он. И подумал: „Я в ловушке! Я должен немедленно вернуться обратно, уничтожить эту штуку… хотя вряд ли мне это удастся. С другой стороны, если я двинусь с места, она просто убьет меня“.
Он уставился на робокса. Именно он придавал компьютеру столь необходимую мобильность — ведь на корабле были тысячи специализированных робоксов… впрочем, и одного, находящегося под контролем ИР, вполне достаточно. Особенно, если он переведен на автоматическое управление, соответствующим образом запрограммирован… и если им управлял разум. Именно эти устройства являлись руками ИР — они, да еще подчиняющиеся компьютеру инструменты и приборы.
— А оно… ответит насилием, если Радж тронется с места? — спросила Пруденс.
Молчание было ответом.
— Что скажешь, Бик? — спросил Тимберлейк.
— Вполне возможно, — ответил Бикель. — Сами же видели, как он себя повел, когда Радж попытался коснуться сенсора.
— А что бы ты сам сделал, если бы кто-нибудь попытался ткнуть тебе пальцем в глаз? — спросил Тимберлейк.
— Он приближается ко мне, — пробормотал Флэттери, и даже испытал некое чувство гордости от того, что голос его оставался таким спокойным.
— Не двигайся, — приказал Бикель. — Тим, возьми резак и…
— Уже иду, — ответил Тимберлейк.
— Радж, думаю у тебя лишь один выход… ты должен замереть и оставаться совершенно неподвижным, — медленно произнес Бикель.
Кончик сенсора находился прямо перед глазами Флэттери, и он неотрывно смотрел на красно-желтые концентрические окружности. Наконец робокс отодвинулся примерно на метр.
— Думаю, тебе пора начать отступать, — прошептал Бикель.
Флэттери почувствовал, как его руки сжимаются в кулаки. Да так, что аж побелели костяшки пальцев. Он попытался расслабиться.
Гравитация потащит тебя назад по коридору, — прошептал Бикель. — Главное, не сопротивляйся. Пусть все идет своим чередом.
Поначалу движение было едва заметным.
— Шлюзы являются частью центральной системы, — это заговорила Прю. — А что, если они не…
Она не закончила вопрос, но было ясно: она тоже помнила, как взбесившийся люк оборвал жизнь Андерсона.
Теперь Флэттери чувствовал, как его тащит назад. А конец сенсора робокса по-прежнему был направлен на него.
Первый шлюз пропустил его. Он открылся!
Но люк по-прежнему оставался открытым. Тут робокс сначала медленно, потом все быстрее устремился вслед за человеком.
В наушниках шлема Флэттери вдруг оглушительно запищал сигнал ППУ, передаваемый по открытой сети с Центрального Пульта.
— Боже мой! — воскликнула Пруденс.
— Разве приемник включен? — спросил Бикель.
