бродили и делали бесполезными сторожевых собак и прочие ночные препоны. Мне не верилось, что эти угодья не грабили еженедельно: отрада для воров, если удастся очутиться за стенами. Я поделился этой мыслью с Арибой, когда мы задержались в тенистой купе фисташковых деревьев, которые я признал с последнего визита.
– Парк не дворец, – ответила Ариба.
Она шарила взглядом по лужайке перед нами и вслушивалась в ночь, кивая взад-вперед головой, как певчая птица. Несмотря на краску, которой были натерты открытые участки ее кожи, я мог достаточно рассмотреть лицо, чтобы понять не только то, где она находилась, но и чем занималась. Правда, пришлось напрячься.
– Есть разница, – продолжила она, – между доступом к слугам принца и самому принцу.
– В чем же она?
Разлитая в ночи клякса изучила меня.
– Неужели все имперцы настолько болтливы, когда заняты делом?
– Только толковые.
– Тогда я с нетерпением жду, когда ты неизбежно умолкнешь.
Настал мой черед фыркнуть. Я выглянул и обозрел окрестности. От нас удалялся небольшой отряд стражников, которые шествовали по дерновому дорожному склону. Их светильник на цепи источал дым и пламень. Они были достаточно далеко, и я лишь прослезился от света. Поморгал, протер глаза. Патруль шагал между нашими деревьями и возвышением, которое, насколько я помнил, находилось возле домика Хирона. Мы притаились, давая дозорным пройти.
– И кто же охраняет падишаха помимо них? – спросил я, указав на движущийся огонь.
– Например, Опаловая Гвардия, – ответила Ариба.
– А это не Опаловая Гвардия?
– Едва ли. Будь они Опалами, мы бы уже улепетывали, поверь.
– Настолько хороши?
– Настолько хороши.
Я сменил позу, высвободив ногу из-под бедра.
– Ты сказала «например». Кто еще стоит у него Дубом?
– Стоит Дубом?..
– На часах. Охраняет. Следит за округой.
Ариба пробормотала что-то об имперцах и помешательстве. Вслух же произнесла:
– Иногда – Львы Арата. И джинны.
– Джинны?
– В серебряных кандалах, которые волхвы ежедневно перековывают и прописывают заново, чтобы порабощать духов из ночи в ночь. – Она кивнула. – Так говорит дед.
– Он их видел?
– Он один из трех ассасинов, которые когда-либо – за всю историю – входили в обиталище деспота и вернулись с рассказом. – Ариба глянула на меня презрительно и мрачно. – Он – Черный Шнур, и его слово не оспаривается.
Я оглянулся на стражников, увидел качание светильника. В траве занялся маленький пожар. Кто-то споткнулся и разлил горящую смолу. До нас донеслись смешки и глумливые реплики.
Крушаки оставались Крушаками, даже здесь.
– Имперец? – окликнула она меня вскоре.
– Да?
Она помедлила и облизнула губы. Когда заговорила, ее голос слегка дрожал.
– На что это похоже?
Мне было незачем спрашивать, но я все равно уточнил:
– Ты имеешь в виду ночное зрение?
– Да.
Я не имел обыкновения распространяться о нем, но, с другой стороны, не так уж многие про это знали. Привычка вызвала желание отвергнуть вопрос, заболтать его или просто соврать. Однако она рассказала мне о глифах и красках на своем одеянии, и меньшее, что я мог сделать, – рассказать ей о том, ради чего она рисковала жизнью.
– Ночное зрение у меня уже так давно, что и не знаю, как его описать, – признался я. – В каком-то смысле это еще одна часть ночи, как звезды, луна
