– Ради друга, – ответил я. – Я нарушил слово и теперь пытаюсь… надеюсь хотя бы немного загладить вину.
– И того, чем ты занимаешься, хватит, чтобы исправить дело?
– Сомневаюсь. Но это не главное: мне важнее попытаться. Даже если этого окажется мало, удастся хоть что-то – попытка. И это все, что я пока могу для него сделать.
Ариба всмотрелась во тьму.
– Этого не хватит, – заметила она тихо. – Когда что-то рушится – слово, дружба, семья, – то, как бы ты ни старался их починить, этого никогда не бывает достаточно. Склеенная разбитая вещь всегда хрупче, чем цельная. Неважно, как тяжело ты потрудишься, сколько крови прольешь, много ли будешь плакать, – изъян останется под оболочкой навеки.
– Может быть, – отозвался я, – но это не отменяет попыток.
– Пробовать всегда нужно, – согласилась Ариба. – Но это не равнозначно успеху. – Она погладила кольцо в последний раз и глянула в сторону подножия холма. – Патруль ушел. Ступай.
– Ты не пойдешь?
– Ты сломал, тебе и чинить. – В ее глазах заиграла улыбка. – Кто я такая, чтобы учить тебя восстанавливать доверие к твоему слову?
Я улыбнулся в ответ, но, вместо того чтобы встать, посмотрел на ее кисть.
– Скажи мне вот что, – попросил я. – Ты сказала, что, когда нашла материнское кольцо, оно висело на шнуре, а тот был пришпилен к двери.
– Да.
– Каким орудием воспользовался джинн, чтобы пришпилить?
Долгая, очень долгая пауза. Затем негромко:
– Ее кинжалом.
– Ах вот как? – Я извлек из сапога ее кинжал с теневой кромкой, когда-то принадлежавший Салихе Шихам, и положил к ней на траву. – В таком случае приношу извинения. Мне не следовало его отбирать. А твоему деду – заставлять тебя вернуть его мне.
– Откуда тебе было знать?..
– Это верно, но он-то знал.
Я смотрел, как она протягивает руку и берет клинок. Негромкий смешок, бережное поглаживание рукоятки. Она приспустила плат и нежно поцеловала оружие, после чего оно скрылось во тьме ее одеяний.
– Не пойми меня неправильно, – заметил я, – но твой дедуля – скотина.
Негромкий вздох. Плат остался опущенным.
– Против правды не попрешь, ее невозможно понять неправильно.
– Это твой дед глаголет?
– Священные книги.
– Вот как? – Я глянул поверх травы. Мне бы встать и пойти, взломать логово Хирона, пока не стало слишком поздно. Я не пошевелился. – Что говорят эти книги об изменении правды?
– Что ты имеешь в виду? Ложь?
– Нет, не ложь. Противоположность правды не обязательно ложь.
– Но… что же тогда? – Ариба прищурилась с сомнением и в то же время с любопытством.
– Другая правда, – ответил я. – Отличная. Та, которую творишь для себя.
«А не дедушке доверяешь», – подумал я.
– Я не… – Она покачала головой. – Как это – «творить правду»? Нечто либо истинно, либо нет.
– Пока не коснется тебя. Когда касается, ты можешь сам решить, что для тебя является правдой. – Я заглянул в ночь, обдумывая мое положение и события, которые привели меня в это место. – В каком-то смысле, так или иначе.
Ариба долго смотрела на меня.
– Ты ведь о дедушке моем говоришь? – Голос дрогнул, как и все ее существо. – Ты предлагаешь сказать ему, что я не моя мать. Поверь, он знает. Мне ежедневно напоминают об этом.
– Нет, – возразил я. – Я предлагаю послать его к черту и уйти.
– Что?! – Ей хватило самообладания пригасить свою вспышку до шепота – с великим трудом, – но все-таки я вздрогнул. – Бросить его? Покинуть мою школу? Он моя кровь, мой клан. Я нейяджинка, мы никогда не уходим.
– Ну, станешь первой.
В мгновение ока она уже была на ногах, темная клякса в ночи.
– Тебе невдомек, что значит быть нейяджином, служить своим людям, быть частью чего-то большего, чем…
