бы здорово повидаться с нею в последний раз.
Еще раз оглянувшись, дабы увериться, что тень, имеющая форму нейяджина, не затаилась нигде, я скользнул в ночь.
– Ну? – спросила Птицеловка, когда я уселся напротив. – Нашел что-нибудь?
Мы находились в ночной чайной сразу за Имперским кварталом, на расстоянии плевка от ворот четвертого кольца. В заведении собирались любители слабой травки и заядлые меломаны. Человек, сидевший на маленькой сцене, слыл одним из лучших исполнителей центральной Деспотии и был на месяц вывезен из своего селения в холмах Венатти. Я понимал в этом только то, что музыка заглушала наш разговор. Воздух загустел от дыма.
– Кое-что, – ответил я, взял чайник, наполнил чашку и отпил. Кардамон. – Оказывается, что Хирон – это Деган Слоновая Кость.
– Что?!
Птицеловка отреагировала так бурно, что даже игрок на лютне аль-уд смолк и уставился на нее. Я улыбнулся в чашку, затем воздел руки и извинился перед всеми по-джанийски, покуда Птицеловка глазела на меня. Вокруг грянул смех. Музыка возобновилась.
– Деган Слоновая Кость? – прошелестела она, когда общее внимание переключилось на музыку и кальяны. – Как, основатель ордена?
– Он самый и есть.
– Да как это возможно?
– Долгая история.
– Ни хрена себе!
– Дольше, чем мы можем себе позволить сейчас. – Я поднял глаза и выдержал ее взгляд.
– Гм.
Я подлил еще чая с кардамоном, добавил с блюда на подносе два ломтика засахаренного лимона и помешал.
– Что случилось в театре?
– Ты имеешь в виду, после того, как ты все сорвал к чертям?
– Так и было задумано, если припоминаешь.
– Ну, тогда твой замысел удался. Представление прекратилось, Крушаки очистили зал, а партер едва не взбунтовался, пока падишах не швырнул в толпу пригоршню дхармов. – Птицеловка потрясла кулачком. – Я остригла пару барашков на выходе.
Я закатил глаза.
– А Жирное Кресло?
– Увели в кандалах.
– Какие-нибудь вести от Мамаши Левая Рука?
– Ты их ждал?
– Да не особенно.
Слова Мамаши о некоем соглашении по поводу старых каналов Щура прозвучали неплохо, но я подозревал, что это приманка, а не реальное предложение. Скорее всего, она располагала другими имперскими каналами для своего глиммера.
– Тем лучше, – заметила Птицеловка, – потому что ее люди уже не сумеют замолвить за нас словечко. Падишах приказал вернуть труппу в «Тень Ангела» в сопровождении стражи. Половина Крушаков еще там.
Я кивнул. Мы ждали чего-то подобного с этой пьесой – и Птицеловка, и Тобин, и я. Негоже набить помещение имперцами и разбудить запретную дорминиканскую магию, пусть даже она всего лишь шум и видимость. Именно поэтому мы постарались исключить всякую возможность связать актеров с тем, что произошло с Жирным Креслом. Гарантий не было, и деспот неспроста назывался деспотом: он мог сделать с нами все, что заблагорассудится.
– Что о них слышно?
– Я еще не ходила, – покачала головой Птицеловка. – Собиралась после того, как закончим здесь.
– А визирь?
– Думаю, готов себе руку отгрызть.
– Еще бы! – Я отхлебнул чаю. Лимон не помог. – Ты сумеешь вернуться в гостиницу?
– Я захватила мой театральный костюм. – Птицеловка показала небольшой сверток газовой ткани. – Переоденусь и скажу, что потерялась в суматохе.
– А клинок?
Под столом что-то твердое стукнуло мне по колену, и Птицеловка пошевелила мечом.
– Хорошо. – Я сделал последний глоток, завел руку под стол и нащупал уже знакомые ножны и перевязь. – Тогда идем. Мне надо найти Дегана.
Дегана я обнаружил кварталах в трех от его апартаментов. Он стоял под уличным фонарем и ковырялся в несчастной горке зелени и обугленного мяса, насыпанной на кусок непропеченного лаваша.
– Что это за дрянь? – спросил я, подкравшись бочком.
