Он посмотрел на меня сверху и вопросительно поднял бровь.
– За тобой шла Птицеловка, забыл? Я знал, где искать, так что найти было нетрудно. – Я кивнул на еду. – Что за дрянь, спрашиваю?
– Ошибка. – Он вздохнул и бросил все на землю.
– Ладно. Я проголодался. Идем поищем что-нибудь съедобное.
Через десять минут мы стояли у оконца в неприглядной стене. Чуть дальше через улицу из зашторенного дверного проема доносились музыка и обрывки разговоров. Здесь было темнее и тише, но это полностью искупалось ароматом, который истекал из окна. Лук, обжаренный в масле; семена кориандра, подрумяненные в жаровне; сыр, приготовленный на огне. Мята, перец и густой кисловатый запах гуляша, кипевшего в приправленном специями йогуртовом соусе. И хлеб – аромат схватившейся корочки, хрустнувшей на горячем камне.
Я передал в окошко монеты и получил две короткие булки, разъятые и выскобленные внутри. В них были лук, и поджаренный сыр, и полоски козлятины, увенчанные салатом из петрушки с мятой и спрыснутые лимонным соком.
– Как тебе нравится здесь? – спросил Деган, после того как откусил в четвертый раз.
Я мотнул головой в сторону шумного дверного проема. Оттуда как раз вывалились трое мужчин.
– Недавно я прошерстил это гнездо, искал на тебя наводку. Безуспешно, но все в итоге, когда уже поздняя ночь, переползают за хавкой сюда.
Троица, как на заказ и словно стремясь подтвердить мою правоту, уже полезла в рукава и кушаки за деньгами.
Деган покачал головой и откусил снова. Я повел его от окна поглубже в ночную тьму.
Глядя на человека, который шел рядом и ел на ходу, я почти ощутил возвращение старых добрых времен, но был не настолько глуп. Между нами присутствовало напряжение, неловкость под некогда непринужденным молчанием. Я знал, что дело отчасти объяснялось его мечом – осязаемым, зримым свидетельством моих промахов и его выбора, которое я нес на спине, а он мог дотянуться рукой. Мне было ясно, что клинок не упростит положения, но я не мог оставить его невесть на кого, а если бы и решился, то не знал, смогу ли за ним вернуться.
Но меч – полбеды, еще имелась неопределенность. Даже в самую первую встречу, когда он едва не убил меня, а я его чуть не отравил, мы не испытывали столь тягостной неуверенности. Он не доверял мне, а я ему, но это было честное недоверие, порожденное незнакомством и обычной уличной настороженностью. Сейчас получалось иначе. Сейчас мы столкнулись с предательством и раскаянием, воспоминаниями и домыслами об упущенном.
Молчание казалось тяжелым до неподъемности, но слишком хрупким, чтобы не трогать. Оно грозило либо раздавить нас, либо порезать до кости, если его нарушить.
Как обычно, Деган первым сунулся в брешь.
– Итак, – произнес он, проглотив последний кусок, – насколько я понимаю, ты возвращаешься в Илдрекку?
Я вопросительно посмотрел на него, затем прикинул в уме.
– Насколько понимаю я, ты слышал о прослушивании?
– Слышал? Я был там.
– Ты был там?
– В этом городе мало имперских театров – приходится довольствоваться тем, что есть. – Он откашлялся и сплюнул пару крошек. – По-моему, Птицеловка была недурна.
– Кто знал, что она актриса? – улыбнулся я.
– Впрочем, тебя не заметил.
– Так и было задумано.
– Прискорбно. Ты был бы хорошим Баббой.
Я фыркнул. Баббой звали говорящего мула деспота. Этот джанийский троп был из рода тех, что представлялись мне бессмыслицей.
– Подмостки не для меня.
– Да, ты предпочитаешь играть за кулисами. Не против, если я поинтересуюсь подоплекой этого представления?
– Мне понадобился отвлекающий маневр.
– Столько шума, чтобы подставить одного преступника? – Деган удивленно взглянул на меня.
– Это была только часть замысла.
– А другая?
– Деган Слоновая Кость.
– Слоновая Кость? – Он схватил меня за руку. – Ты нашел его бумаги?
– Бери выше, я нашел его самого.
– Что ты имеешь в виду?
Я в последний раз откусил от булки и отшвырнул остаток.
– То, что он жив, – ответил я, глотая. – Дышит. Даже разговаривает. – Я улыбнулся, глядя на Дегана снизу вверх. – Представь себе, вместо того чтобы
