трапезы. Это был старый джанийский обычай, основанный на многовековом обитании в барханах, где простое гостеприимство оказывалось вопросом жизни и смерти. Отказываясь, я выражал недоверие к его слову. Согласен, пощечина его чести, но в данный момент я не знал, хватало ли у него ее, чтобы мое оскорбление посадило пятно, и не хотел рисковать жизнью, выясняя это.
– Понятно.
Складывая бумагу, он приподнял палец, и я вдруг ощутил прикосновение холодной стали к горлу.
Мой собеседник положил бумагу на свои обширные колени и посмотрел на меня.
– Поскольку ты упорно хочешь вести себя как варвар, мы продолжим в имперском духе, – заявил он. – Абул?
Быстрый укол над почкой совпал с отводом ножа от моей шеи. Я хапнул воздуха и припал на колено.
– Вот так, – произнес человек, снова берясь за бумагу. – Теперь, когда мы покончили с положенным насилием, я могу объяснить, зачем прибыл. – Он стер с края окна брызги моей слюны. – Хочу кое-что прояснить: Имперский квартал не принадлежит вам. Он никогда не будет принадлежать вам. Среди здешней публики нет великих шейхов Круга. Ни Бандюков, ни Ферзей, ни…
– Тузов, – подал я голос с колен.
– Что?
– Их называют Тузами, сволочь. Говори правильно.
Движение пальца – новый укол. Я скривился и не сказать чтобы упал.
– Ни Тузов, – сказал он, высунул голову из окна, и кресло застонало. Носильщики привстали, готовые к крушению, которого не случилось. – И никаких Серых Принцев, – добавил их господин.
Я стрельнул глазами и выдержал его взгляд.
– Да, – изрек он, расплывшись в улыбке, – думаю, мы понимаем друг друга.
Я кивнул. Не баламутить местный Круг. Тот был угоден раздробленным и расстроенным, и появление Серого Принца, который отчасти мог навести порядок, а то и хуже – поставить цель, не устраивало коренных криминальных боссов.
Я не стал заморачиваться расспросами, как он меня вычислил. Это был его город – территория Закура; если кто и мог свести воедино слухи и обрывки подслушанных разговоров, то исключительно закурейцы. Даже если это была только догадка, я подтвердил ее своим взглядом.
Нет, меня не особенно удивила их прозорливость; мне лишь хотелось знать, как они управились настолько быстро.
Закуреец… – кто он там был, чертовод, Бандюк, Туз? – вернулся к своему листу и уже снова складывал.
– Надеюсь, тебе понятно, что я говорю все это сугубо во избежание недоразумений между твоей глубокоуважаемой особой и моими людьми. Мы признаем и почитаем твое положение и престиж.
– Ну конечно, – согласился я, оглянувшись на Резунов.
– Конечно. Ага, готово! – Он согнул лист в последний раз и показал бумажного пустынного волка. Это была мастерская работа. – Согласен, занятие несерьезное, но требующее великой точности и обдумывания.
– Насчет несерьезного, – проговорил я, кое-как поднимаясь. – Ты мог бы передать это сообщение десятком других способов: через улицу, курьера, Щипача или Смотрящего за Нищими… да хоть на бумажной лягушке, сука, если тебе нравится.
– Верно. – Он посмотрел на меня сквозь щелочки глаз.
– Отсюда вытекает, что дело не только в предупреждении.
– Понятно, почему ты эмир у своих. – Его губы снова чуть дрогнули. – Да, есть и другая причина.
– И в чем же она?
Он развернулся ко мне получше. Кресло протестующе хрустнуло, и меня обдало новой волной запаха сырого торфа и уксуса от ноги седока. Подагра? Или что-то похуже?
– Зачем ты здесь? – спросил он.
Я моргнул. Улыбнулся. Мог бы и в лицо рассмеяться, если бы не думал, что тут мне и смерть.
Зачем я здесь? Такой же вопрос я сам задал бы Большому Шейху Закура, покажись тот в Илдрекке. Что ему нужно? Каковы его планы? С кем работает? Ибо, Ангелы свидетели, никто вроде него – вроде меня – не заезжает так далеко от дома без особой причины и всяко не обходится без налаживания связей с местными властями, если не хочет, чтобы те нервничали.
Другое дело, что именно так я и поступил, потому что не думал как Принц, а действовал как Нос. Опять.
Проклятье!
Ответить было нечем. Все, что я скажу, будет разобрано по косточкам и рассмотрено на свету. Вранье окажется предусмотренным, двуличие – ожидаемым, попытка пустить по ложному следу – предвосхищенной.
Да и к гребаной матери! Я решил сказать ему правду.
– Я кое-кого ищу.
