что должны помнить, и забываем ненужное.
Хайк с тихим стоном растянулся на траве.
— Да ты, оказывается, мыслитель, Фунтик, — Макс едва заметно улыбнулся.
— Я — Фрунзик, — хмыкнул в ответ Хайк.
Питерец тихо рассмеялся и откинулся на спину. Сорвав травинку, сунул ее в зубы.
— Постараюсь запомнить.
Именно в такие моменты Фрунзик понимал, насколько ему повезло с начальством. И если по-отцовски заботливый прапорщик уже воспринимался, хоть и с уважением, но как нечто само собой разумеющееся, то капитан продолжал удивлять. Ермолов — человек по природе угрюмый, серьезный, привыкший отдавать приказы, как и выполнять оные, со свойственной ему педантичностью, — на деле был командиром далеко не безучастным. Порой создавалось впечатление, что над бойцами он трясется в разы сильнее Чугуна, хоть и скрывает это всеми доступными способами. Почище второй мамочки.
Фрунзик знал, насколько недоволен капитан его ранением. Да, легкое, да, пуля всего лишь чиркнула по плечу. Но и Хайк — не герой голливудского фильма, а пистолет — не детская рогатка. Мышцы руки повреждены, и хоть она не потеряла подвижности, ее необходимо держать в покое. Да и ощущения, откровенно говоря, ниже среднего. Видимо, руководствуясь именно этими соображениями, Ермолов настолько неохотно разрешил бойцу сменить его на ночном дежурстве. Сам же Фрунзик считал недопустимым гонять балду, когда остальные вкалывают. По-другому его воспитывали: каким бы ни было твое моральное и физическое состояние, со своим отрядом ты в любой момент должен быть готов и в драку полезть, и пулю словить, и браги напиться, и рассвет встретить. А то, что парни и начальство до сих пор имя твое коверкают — так, мелочь, хоть и раздражающая.
Вот и ерзал теперь Фрунзик на операторском сиденье в надстройке, пытаясь найти удобное положение для перебинтованной руки. Попутно ругая себя за слабость. Настоящий мужчина и воин не имеет права жаловаться на жизнь. Ну разве что в разговоре с очень умным человеком — с самим собой, — и максимально тихо. А лучше молча.
Кое-как примостив, наконец, многострадальную конечность, парень осмотрел лагерь. И в очередной раз удивился, насколько сильно изменилась местность. С самого рождения он не отходил от периметра Полярных Зорь дальше нескольких километров. Сопки, поросшие карликовыми березками, в обрамлении каменных валунов. Невообразимо близкое небо, в зимнюю пору расцветающее северным сиянием. Сотни озерков, родников, болот, топей. Таким был его родной край. А здесь… Здесь совсем другой мир, другая природа. Что ни лес — то непроходимые дебри, что ни дерево — то гигант, казалось, поддерживающий ветками небосвод. Иные животные, иные растения. И люди иные.
Фрунзик заметил на краю поляны движение, и спустя мгновение среди деревьев показалась невысокая темная фигура, бесшумно лавирующая среди низких веток с грациозностью кошки. Парень улыбнулся: Вика вернулась. Хайк давно не воспринимал девушку как угрозу. Скорее, как очень чудаковатого товарища. Учитывая его собственные пунктики насчет имени, — кто без греха, пусть первым кинет камень. И да, если случится вернуться домой, надо будет обязательно навестить батюшку. Давненько он не исповедовался — перед выходом не хватило времени, чтобы незаметно улизнуть от ока командира. Заядлый атеист, он не слишком поддерживал подобную набожность в своих бойцах. Но и не мешал, и на том спасибо.
Когда охотница вышла на поляну, улыбка медленно сползла с лица Фрунзика. То, что было принято им за ловкость, на деле оказалось банальной слабостью. Вику заметно шатало, она едва волочила ноги. А дойдя до спящего на краю лагеря Николая, и вовсе опустилась на колени.
Поглядывая на Лесника и замирая, когда тот двигался во сне, девушка принялась рыскать в его вещах. Найдя термобокс, откинула крышку и, достав одну из пробирок, посмотрела ее на просвет. С увеличивающимся удивлением Фрунзик наблюдал, как охотница поочередно вынимала все скляночки и выливала их содержимое в траву. Дальнейшие манипуляции парень уже не смог рассмотреть — закатав левый рукав, Вика повернулась к грузовику спиной. А вернув закрытый термобокс на место, сделала то, отчего волосы на голове Фрунзика зашевелились. Матерясь, он скатился с сиденья. Последнее, что Хайк увидел сквозь бойницы, — Вика, зависшая над Николаем с занесенным клинком.
Но когда парень выскочил из кунга, девушки на поляне уже не было. А Лесник мирно спал, даже не заметив, что всего мгновение назад мог лишиться головы. Услышав отдаленный шум за деревьями, Хайк подхватил со своей лежанки оружие и медленно пошел к лесу.
Тусклый лунный свет едва пробивался сквозь переплетение веток, и между стволами царил полумрак. Легкий ветерок, гуляя в древесном лабиринте, создавал звуки, так похожие на шаги. Периферическим зрением парень улавливал смутные тени, но стоило ему развернуться, и наваждение исчезало. Лишь неровный строй деревьев и полосы лунных лучей, просачивающихся сквозь кроны, так похожие на струи дождя.
Шеи Фрунзика коснулся холод. Колючий холод отточенного клинка.
— Зачем ты меня преследуешь? — едва слышно прошипела Вика.
Парень непроизвольно выпрямился и развел руки.
— Я видел, как ты пыталась убить Лесника, — проговорил он.
Страха не было. Захоти охотница, Хайк бы умер сразу, а не стоял и не отвечал на вопросы.
— Но ведь не убила, — хмыкнула девушка.
