он еще в Питере чего-то подобного не учудил. Вот это был бы номер, кинься он защищать толпу озверевших мутов.
Проводив командира взглядом, Макс погладил по щеке мечущуюся во сне охотницу.
— Вика, проснись, — прошептал он.
Питерец продолжал бесплодные попытки разбудить девушку уже который час. И каково же было его удивление, когда на этот раз Вика стихла и медленно открыла глаза, затянутые поволокой кошмара. Поведя головой, она прижалась к теплой ладони парня. А в следующее мгновение с тихим возгласом оттолкнула ее и кувыркнулась назад. Припав на одно колено, охотница оскалилась и завела руку за спину, сжав кулак на пустоте.
— Все хорошо, — ласково проговорил Макс, протягивая к девушке руку. — Это был просто сон.
— Где мои клинки? — прошипела в ответ Вика.
От нее почти ощутимо исходили волны звериной ярости. И ненависти, настолько обжигающей, что, казалось, сам воздух начинал плавиться.
— Где мои клинки? — повторила девушка громче, будто бы не замечая удивления на лице питерца.
— В машине…
Поднявшись на ноги, охотница быстрым шагом приблизилась к грузовику и скрылась в кунге. Через некоторое время вышла на улицу, полностью переодевшись. Защелкнув на груди карабин ножен, Вика подошла к костру, кинула в огонь деревенский сарафан и направилась к лесу.
Когда шаги девушки стихли среди деревьев, Фрунзик перебрался ближе к Максу. Питерец сидел, опустив голову и сжав кулаки.
— Ну и что это было? — спросил Хайк, веточкой отодвигая тлеющую одежду к краю костра.
— Не знаю, — буркнул парень и развернулся к огню. — В такие моменты даже я ее не понимаю.
— Даже ты? — усмехнулся Фрунзик.
— Да, даже я! — Макс вырвал пучок молодой травы и кинул его в костер.
Пламя, обиженно затрещав, качнулось, будто пытаясь убежать от влажной зелени. Питерец молча наблюдал, как тонкие стебельки растения съеживаются, исходя сизым дымком. Пляшущие язычки огня рисовали на лице парня причудливые тени, отражаясь бликами в серых глазах. И казалось, будто Макс разом постарел не на один десяток лет.
— Вот скажи, — его тихий голос едва заметно подрагивал. — У тебя бывало такое, что встречаешь человека, видишь первый раз в жизни, а уверен, что знаешь его? И ничем этот человек не симпатичен — жесток, агрессивен. А ты смотришь на него и видишь: это все мишура. И он совсем не такой.
— Довольно часто, — усмехнулся Хайк и, глянув на скривившегося Макса, продолжил: — Я серьезно. Ну вот, например, посмотри на меня. Кого ты видишь?
Питерец пригляделся к парню. Густая черная щетина, за пару дней успевшая отрасти, как у славянского мужика за неделю. Кустистые брови, почти срастающиеся на переносице. Нос с характерной горбинкой. Неизменная пятнистая бандана, прикрывающая и без того узкий лоб.
— Честно? Отец, помнится, таких моджахедами называл.
— Не уверен, что точно знаю значение этого слова, но явно ничего хорошего, — нахмурился парень. — А я вот собак очень люблю. И они меня тоже. А разве животные к плохому человеку потянутся?
— К чему это ты?
— К тому, — Фрунзик пошевелил палочкой угли. — Люди часто не такие, какими мы их видим. У кого-то притворяться получается лучше, у кого-то хуже. Но в конечном счете мы все одинаковые. И поэтому нет ничего странного, что кто-то кажется тебе знакомым.
Парень кинул веточку в огонь и обтер руку о штанину.
— Или все гораздо проще — вы с Викой уже где-то виделись раньше. Но ты забыл.
— Такое забудешь.
Легкий ветерок коснулся пламени, прижимая его лепестки к земле. Поднял на прохладных ладонях хлопья древесного пепла и потащил их в темнеющее небо. И в этих угасающих искорках Фрун-зику виделись огни далекого заполярного Рая. Дома, в который он уже и не надеялся вернуться.
— Память вообще штука странная, — парень поправил повязку на плече. — Бывает, стараешься что-то забыть. Гонишь это от себя, забиваешь в самую глубь головы, на дальнюю полку, запираешь на замки… И все равно помнишь. Как будто это произошло только вчера.
Хайк смотрел в танцующее пламя и видел в его тенях десятки картин. Ровный строй молодых ребят, нарочито серьезных, горделиво выпрямившихся. Они только окончили учебку, и казалось, что все в мире им по плечу. Их мечты рассыпались багровым снегом и растаяли под меховыми сапогами рыжеволосой бестии Шеки. Кто-то погиб на стенах Рая, кто-то остыл в сугробах, пронзенный копьями дикарей. И даже те, кому посчастливилось выжить, уже не были прежними. Фрунзик видел, как в глазах друзей гаснет огонь. Как они становятся живыми мертвецами. Ни стремлений, ни желаний. Ни мечты.
— А то, что забывать не хочешь, моментально выветривается из головы.
Док, Скальд, Медведь, Лис. Зачеркнутые строчки в списке Костлявой. Имена, выцарапанные гвоздиком на солдатских жетонах. Наверное, такова судьба военных — строем идти на тот свет по позывным. Но настоящие имена друзей Хайк не забудет никогда. Ко-стян, Кирюха, Михан, Саня.
— Но так, наверное, даже лучше. Мы, человеки, никогда не знаем, чего на самом деле хотим. И наши черепушки решают это за нас. Мы помним то,
