руке оставались тоненькие дорожки пыльцы, пахнущей настолько сильно, что начинала кружиться голова.
Макс сел рядом с охотницей в траву и вытянул ноги.
— Я наткнулся на поляну, когда… — парень помолчал, не желая портить момент подробностями. — Когда отходил. После смены на карауле.
Девушка перевела на него взгляд. Привычно холодные глаза будто светились. На губах играла улыбка.
— Нравится? — спросил питерец, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
С этим легким румянцем на щеках, с рассеянным взглядом, она была красива. Необычно трогательная, мягкая. Как ребенок, которого хотелось защищать, которому хотелось быть нужным. С необъяснимой тоской Макс подумал, что ей больше подошло бы летнее платье, а не темный камуфляжный костюм и солдатские «берцы». И книги в руках вместо холодных клинков. И цветы, обязательно море цветов, чтобы она улыбалась.
— Ну, тогда давай сорвем тебе парочку, — парень потянулся к стеблям.
На его запястье легла тонкая холодная ладошка. Всего одно мимолетное касание.
— Не надо, — прошептала Вика. — Не рви их. Пусть растут.
Макс прижал к губам сжатый кулак, чтобы не было видно его довольной ухмылки.
— Оказывается, ты умеешь быть чертовски милой, валькирия.
Умиротворяющая картина, нарисованная тускнеющим лунным светом, треснула, как разбитое зеркало, и осыпалась холодными ледяными осколками. Рука девушки, зависшая над белоснежным цветком, дрогнула, сжалась в кулак.
— Ну, что я опять сделал не так? — с тяжелым вздохом пробормотал Макс. — М-м-м?
Охотница разжала руку, стряхивая в траву скомканные бархатные лепестки.
— Не надо говорить так, будто знаешь меня, — уже привычный яд в ее голосе, от которого в груди заклокотала злость.
— А разве нет? Ведь ты — человек. Руки, ноги, голова. Только тараканы у тебя особенные. Но без них было бы слишком скучно.
С жесткой ухмылкой Вика поднялась на ноги и отряхнула брюки. Развернувшись, шагнула к лагерю. Безразличная, как скала. Как стена, которой она отгородилась от всех.
— Господи, Вика, сколько можно уже?! — парень рывком поднялся и, догнав охотницу, схватил ее за плечо. — Больше недели в Питере, все время в пути… Ведешь себя так, будто тебя в плен взяли и пытают! Да пойми же ты — ни капитан, ни Чугун, ни парни, ни я… Никто не хочет тебе навредить! Мы просто пытаемся понять тебя — вполне себе нормальное желание.
— Мне это не нужно, — Вика попыталась освободить плечо, но питерец лишь сильнее его сжал.
— Врешь, — проговорил он уже тише. — Ни один нормальный человек добровольно не согласится на одиночество.
— Нормальный человек… — в голосе девушки что-то едва уловимо изменилось. — Нормальный человек?
Плечи охотницы затряслись, она опустила голову. А спустя мгновение начала смеяться. Низко, с надрывом. И в смехе ее питерцу почудился хруст ломаемых костей, зарождающий в душе необъяснимый первобытный ужас. От фигуры Вики потянуло жаром, настолько неожиданно, что Макс отпустил ее плечо и отступил назад. Первый луч восходящего солнца коснулся стремительно седеющих волос охотницы.
Едва заметное, как росчерк пера, движение, и Вика замерла напротив парня, приковав того к месту взглядом алых глаз.
— А нормальный человек может выглядеть так?
Даже рычание мута показалось бы более живым, чем ее голос. Механический, бесчувственный. Даже серые стены подземных тоннелей Питера имели больше оттенков, чем ее мертвенно бледная кожа. Макс не мог даже вздохнуть.
— Боишься? — бесцветные губы растянулись в хищную улыбку. — Уже не хочешь понять меня? Говорю в последний раз: я не нуждаюсь в том, чтобы мне лезли в душу. Я не нуждаюсь в жалости, дружбе, сострадании и прочей ереси, которую вы, люди, называете чувствами. Я сама по себе. И любой, кто встанет на моем пути, — сдохнет.
Жестокие холодные слова. Они ранили больнее клинка или пули, пронзая насквозь. Но Макс не мог пошевелиться вовсе не от страха. За сузившимися в точки зрачками охотницы, за красными прожилками радужек парень видел… Непролитые слезы. Их призраки, сворачиваясь серебристым вихрем, уводили за собой.
