Вняв совету мудрейшего, Карл притащил из угла камеры стул и складной столик. Поставил на столик лампу, свет которой, естественно, направил мне в глаза, сам уселся за стол и выудил из портфеля толстенную папку.
– Так, – начал бубнить он, раскрыв ее, – что тут у нас есть про «Урал»…
Минуты три он что-то вычитывал, а потом спросил:
– Фамилия, имя, отчество!
– Ты чего дуркуешь, немец? Там же всё написано. Я со своего места вижу анкету на меня и копии моих наградных листов.
Тот приподнял край папки, закрывая её содержимое от обзора.
– Нет тут копий наградных листов, – пробубнил, оправдываясь, он.
– Так, полковник, – я с усмешкой посмотрел на старшего немца. – Ты в курсе, что, согласно Женевской конвенции от тысяча девятьсот мохнатого года, пытки запрещены?
– Ты о чем? – снизошел до меня фриц. Видать, ссылка на конвенцию сбила его с толку.
– Твой подчинённый своей остротой ума практически довел меня до мигрени. Я на вас жалобу подам, коллективную.
Полковник сжал губы, пряча улыбку, а Карл сорвался с места и от души засветил мне по зубам. Вспышки в глазах и боли не было. Полоз погасил все болевые симптомы, но кровь во рту появилась.
– И бьёт он как баба, – я сплюнул на пол кровь.
– Ах ты сука! – Карл снова навернул мне по зубам.
– Карл, прекрати!
Полковник подошел ко мне, оценил труды своего подчиненного, уже отразившиеся на моей морде.
– Карл, сколько раз тебе объяснять, что бить по лицу пленного, обладающего нужной информацией, чревато неполучением этой информации. А если бы ты ему челюсть сломал? У него вон куча ребер и пальцев без дела простаивают…
Он проследил за моей реакцией, не увидел и намёка на испуг и продолжил:
– Но, судя по поведению данного экземпляра, ломать его – только время зря тратить. Лучше прибегнем к плодам деятельности наших химиков.
–
– Карл, ты успокоился? – Полковник посмотрел на майора. – Тогда продолжай работу.
Карл воссиял ликом и скомандовал:
– Доктор, ваш выход.
Лохматый представитель германской медицины вытащил из маленького кофра очередной шприц и шагнул ко мне.
– Стоп-стоп-стоп! – заголосил я. – Фашисты, вы чего удумали?
– Сейчас мы тебе витаминчик вколем, – расплылся в мерзкой улыбке Карл, – и ты нам всё расскажешь!
– А как же традиция? – продолжал я тормозить процесс введение «витаминчика».
– Какая традиция? – не понял Карл.
– Ты, фашист, должен налить мне стакан шнапса и дать закусить. Я его выпью и с гордостью скажу, что «русские после первой не закусывают!». Ты нальёшь мне второй стакан. Я снова его дерябну без закусона. Ты нальёшь третий, я выпью, занюхаю рукавом, после чего ты похвалишь меня, дашь буханку хлеба, палку копченой колбасы и отправишь в барак!
Майор непонимающе переглядывался с доктором.
– Я вроде не сильно его бил, – сообщил Карл врачу.
Тот пожал плечами и повернулся к полковнику. Полкан улыбался во все зубы, откровенно потешаясь над своими подчиненными.
– Эх, русский, – рассмеялся полковник, – жаль, что таких, как ты, мало в плен попадает… Не хочется мне тебя в расход пускать. Весело с тобой.
– Ты, полкан, даже не представляешь, как тебе дальше весело будет…
– Поживем – увидим. Карл, не обращайте внимания на бред этого циркача. Ставьте сыворотку.
Доктор с опаской приблизился ко мне и сделал в правое плечо укол.
– Через три-четыре минуты проверим, – сообщил присутствующим доктор и засёк время.
–
–
–
–
–