Перед тем как окончательно уйти в воду, ворота снова остановились. Моторист посмотрел на свои ладони, влажные от напряжения. Больше он не думал о Трофиме. Пора забирать швартовый и выходить из шлюза. Тишина сделалась гнетущей.
Далеко впереди, за стрелкой с Морячкой было видно, что по обоим берегам канала стоит густой туман.
И хотя Тёмные шлюзы были единственным местом на канале, где туман иногда пытался стелиться почти над самой водой, полностью затягивая русло, даже здесь такое случалось крайне редко. Ближе к закату и, конечно, после него. Сейчас стояло ранее утро. Для того чтобы пройти эти два километра между пятым и шестым шлюзами, в распоряжении оставался целый длинный летний день. Да только здесь хватало и собственных чудес. А главное, сирены могли завести куда угодно и показать любую картинку. Моторист вспомнил рассказ единственного выжившего на полицейской лодке. Как шли они в тот роковой день по каналу на электроходу и даже удивлялись спокойствию Тёмных шлюзов. Всё было хорошо и привычно, канал и канал, надёжная полицейская лодка, может, лишь краски чуть ярче…
«А потом я словно проснулся, — рассказывал выживший. — И понимаю, что давно уже иду пешком по суше, не в лодке, вы понимаете, по суше, а вокруг густой туман, и товарищи мои бредут в полусне, как послушные овцы, к какой-то склизкой твари. Всю-то её не видно в тумане, вроде огромного слизняка. А некоторые из парней уже прилипли к её бокам, покрытые слизью, но самое страшное были их счастливые улыбки. Я как вспомню эти их улыбки, до сих пор всё холодеет внутри».
А выжил он лишь потому, что оказался менее восприимчивым. Развернулся и побежал наугад, не ведая дороги. Повезло ему тогда, выскочил прямо к каналу, недалеко от брошенной лодки. Вернулся на пятый шлюз один и совершено седой, но зато жив.
«И нам повезёт, — подумал моторист, — если сумеем проскочить Морячку. Дальше должно быть легче. Хорошо, если лодка Хардова не особо оторвётся вперёд, с гидами как-то надёжней». Трофим даже если и придёт в себя, пока, конечно, не решится на конфликт с Хардовым, невзирая на все угрозы. Только не на Тёмных шлюзах — намного дальше. Лишь посвящённые знали о тайных сношениях Новикова с капитанами Пироговского речного братства. И всё было решено списать на них. Они пообещали свою поддержку, хотя мстительный Трофим собирался сыграть роль первой скрипки. Вот и вертится вокруг пулемёта, как кот вокруг сливок. Мотористу это очень не нравилось. Творились какие-то неправильные дела. На его взгляд, пироговцы были намного опасней гидов.
Моторист смотрел на открывшийся фарватер. Вроде бы всё было чисто. Заметил, как край лодки Хардова показался из-за стрелки — они вовсе и не спешили оторваться от них.
От этого моторист почувствовал себя гораздо спокойней. Как бы то ни было, но здесь, на Тёмных шлюзах, людям лучше держаться поближе друг к Другу. «О Хардове все говорят, что он нормальный мужик», — мелькнуло в голове у моториста нечто, отдающее явной двусмысленностью.
— Надоели эти кошки-мышки! — вдруг обиженно взорвался Трофим и угрюмо посмотрел по сторонам.
— Шеф, пожалуйста, — несколько раздражённо попросил кто-то.
Моторист посмотрел на воду. Только что он увидел, как из неё выпрыгнула небольшая рыбёшка и, прежде чем погрузиться, пролетела над поверхностью какое-то расстояние. Потом ещё одна. И ещё — целая стайка летучих рыб с сияющими радужными плавниками в ореоле брызг. Только на канале не было летучих рыб. Лицо моториста застыло. Присмотревшись, он увидел что-то зловещее в облике прыгунов. Не рыбы это вовсе, какие-то карлики, словно злобные феи из детских кошмаров. Он закрыл и открыл глаза. Зловещие феи исчезли. Лишь весёлые полоски брызг над поверхностью воды. И далёкий ещё различимый шёпот…
— О, летучие рыбки! — восторженно сообщил Трофим. — Какие красивенькие, видите?
Моторист прикусил язык. По уму стоило бы шефа связать. Он начал откровенно сходить с катушек. Как бы не наделал глупостей. Но на всё это теперь не оставалось времени. Словно ветерок уловил и принёс сюда этот нежный заботливый шёпот:
— Бон вояж… Бон вояж!
Многократно отразившись, он поплыл в воздухе. Нежное, манящее, полное искреннего дружелюбия и сопереживания, теперь неслось со всех сторон:
— Бон вояж! Бон вояж!
«Плохо дело», — подумал моторист.
11
Они сидели в самом начале улицы Победы. Шестеро или семеро, предпочитали держаться в тени, потом один из них встал. И у Евы сжалось сердце — она увидела ещё и малых детей, таких же оборванных, чумазых и несчастных. Хардов извлёк патрон, почему-то крутанул его пальцами, спрятав удлинённую пулю в ладони.
— Что ты видишь, Ева? — быстро прошептал он.
