Вновь видения: кивающий трибунал, черно-белое пламя.
Смысл ясен и сокрушителен.
Рослая троица не опасна.
Опасен ребе.
Тот, кто был ей вместо отца, кто благословил ее как сына.
Что у них за власть над ним, раз они могут обратить его против нее? Точно кающийся грешник, она рвет на себе волосы и бьет себя в грудь, подавляя желание бежать куда глаза глядят.
Темнеет абрис чердачной двери, из багрового превращаясь в угольно-черный. Перел слишком долго ходит за водой.
Она представляет, как ребецин, надрываясь, тащит тяжелое ведро. Мерещатся ужасы: рослые незнакомцы схватили Перел. Ей уготована страшная судьба? Ребе вступится? Наверняка. Он добрый, он любит жену.
Но ведь и ее он любит. По крайней мере, так говорил.
Но вот скрипит и хлопает входная дверь, сбивчивые шаги по каменному полу коридора, затем в женской половине. Словно кто-то несет неподъемную тяжесть. Задевает стулья. Взбирается на чердак. Все ближе.
– Янкель, это я.
Она выглядывает в люк. Появляется Перел. Втаскивает до краев полное ведро и сгибается пополам, упершись руками в колени. Отдувается.
– Уф, руки прямо отваливаются. Возьми ведро, а я пойду окунусь.
Вскоре Перел вновь появляется на чердаке, мокрые волосы облепили голову.
– Извини, что долго. Я надеюсь выиграть время.
Перел достает из кармана ключ от синагоги. Это ключ ребе. Потом достает второй, точно такой же.
– Я уговорила Хану Вихс отдать мне ключ ее мужа. На всякий случай. Велела молчать. Посмотрим, на сколько ее хватит. Никто не любит врать ребе, а наша Хана не шибко молчальница. Бедняга Юдль решит, что спятил, пока будет искать свой ключ… Ладно. – Перел хлопает в ладоши. – Соображаем, соображаем, соображаем. Все должно быть точнехонько, ошибаться нет времени. Так, надо освободить место. Помоги-ка.
По указке ребецин она сдвигает шкафы.
– Убери гончарный круг, он не понадобится. – Перед вновь закатывает рукава и подтыкает подол. Присев перед коробом, зачерпывает пригоршню глины, вываливает ее на пол и добавляет к куче еще четыре пригоршни. – Это мне, а это… – Перед шлепает по оставшейся глине, – тебе. Уйдет все, что есть. Знаешь, что делать?
Она неуверенно кивает.
– Ну? Чего ждем?
Доверившись ребецин, она переворачивает короб. Глина вываливается на пол.
Перед покусывает губу:
– Надеюсь, этого хватит. Ну давай, давай. Некогда рассусоливать.
Она повторяет то, что всякую ночь делала Перед: собирает глину в ком, выдавливая лишнюю воду, а потом шмякает комом об пол, удаляя воздушные пузыри. Жалобно похрустывают жуки, застрявшие в глине; наваливаясь всем весом, она мнет лепешку, складывает, переворачивает и снова мнет. Перед то же самое делает со своей лепешкой поменьше. Перекатывается серебрящаяся кожа, под ней волнуются мышцы. Время от времени Перед проверяет упругость глины.
– Помни: перемять так же плохо, как недомять.
Она тупо исполняет работу, стараясь не вспоминать слова ребе.
– Ладно, хорошо. Теперь поделим на две кучи, сюда примерно столько… Ой, Янкель. Тебя трясет.
Перед берет ее дрожащие руки. Теплая глина сочится меж ладоней.
Она смотрит в блестящие зеленые глаза ребецин.
– Сам он не хочет, – говорит Перед. – Но у него нет выбора. Однако я этого не допущу. Верь мне, Янкель.
Она верит. Приходится. У нее больше никого не осталось.
Вновь за работу.
– Эту кучу раздели напополам. Одну половину сладь в прямоугольник, вот так. Из другой нарежь четыре полена. Два вот такой толщины, еще два чуть толще. Постарайся, чтоб вышли равной длины – примерно, не обязательно тютелька в тютельку.
Тем временем свою глиняную лепешку Перел скатывает в шар.
