— Да, Пин, он выглядит таким щеголем!
— Ты скоро выйдешь замуж, Пинни. Теперь это может произойти в любой день.
— Если это не последний день в нашей жизни.
— Ох, Пинни, не будь такой. У тебя есть мужчина, и у него есть брюки!
— Тебе есть за что держаться, правда, Пин?
— Пинни, я бы не упустила своего шанса.
— Да, — сказала она, — ты права. Я буду крепко за него держаться.
Она схватила меня за руку и сжала ее, чуть не раздавив.
— Он мой! — сказала она.
— Как это могло произойти так рано? Это такой сюрприз! Или ты все знал заранее?
— Дедушка, — пробормотал я. — Мне дал их дедушка.
— Дедушка! — заворковали они. — Сам дедушка!
— Да, — сказала Пайналиппи. — Я так горжусь!
Как, думал я, как мне от них избавиться? И куда подевалась Люси?
— Ты темная лошадка, мой Клод Айрмонгер, — сказала Пайналиппи, поглаживая одну из моих одетых в брюки ног.
Вот она, Люси! Она была совсем недалеко и делала кому-то перевязку.
— Дядя Аливер, — сказал я. — Думаю, дяде Аливеру нужна моя помощь. Он только что мне помахал. Я скоро вернусь, леди.
— Леди, — сказала Тиби. — Он назвал нас леди.
— Клод, — сказала Пайналиппи, — ты должен вернуться сразу, как только закончишь, ясно?
— Да, Пайналиппи, предельно ясно.
— Тогда поторопись. Я буду скучать.
Я двинулся к дядюшке Аливеру. Его руки были темно-красными — он только что закончил извлекать осколки фарфора из тела какого-то члена семьи. Я очень надеялся не попасться ему на глаза и вернуться к Люси, а затем, воспользовавшись авторитетом собственных брюк, освободить ее, но Аливер заметил меня и действительно помахал мне.
— Клод, Клод, у тебя руки не дрожат?
— Честно говоря, немного трясутся, дядя. Нервы. Ты знаешь, что у меня хронические головные боли. У меня в голове столько голосов, и все они пытаются друг друга перекричать. Я едва тебя слышу.
— Передо мной, — сказал Аливер, — твой дядя Идвид. Он весь изранен. В него попало множество предметов, они как будто специально в него целились. Я вытащил у него из груди массу осколков фарфора. Там был целый чайный сервиз. А в его левое ухо воткнулось чайное ситечко, оно словно пыталось залезть к нему в голову.
— Бедный дядя Идвид, ему действительно сильно досталось. Он в сознании, дядя? Он нас слышит?
— Губернатор так кричал, что я решил дать ему немного хлороформа, чтобы извлечь фарфор и зашить его. Но я уверен, что скоро он снова будет с нами. Смотри, Клод, он уже шевелится.
Лежавший на обеденном столе дядя Идвид вздрогнул, его рука потянулась к лежавшим рядом с ним щипцам. Его незрячие глаза оставались закрытыми, но его рот открылся, и до меня донесся едва слышный шепот:
— Хейворд… Это… Хейворд?
— Привет, дядя, как ты себя чувствуешь?
— Я превратился в дуршлаг, дорогой Клод, — прошептал он.
— Все не так плохо, сэр. Вы больше похожи на перечницу — всего несколько дырок, и те уже затягиваются.
На его губах снова заиграла улыбка.
— Ты хороший мальчик, Клод. Я тебя люблю.
— Спасибо, сэр.
— Собрание, Клод, Собрание внизу, и оно снова достигло невероятных размеров. Оно пытается вырваться на свободу. Ты не должен позволить ему это сделать! Если оно вырвется и соединится со Свалкой, то превратится в ужасного монстра, который всех нас погубит.
— Уверен, что ему не выбраться отсюда, сэр. Возможно, его уже рассеяли.
— Амбитт вернулся?
— Нет, сэр, боюсь, что нет.
— Амбитт… Амбитт знал бы, что делать.
— У вас из колена все еще торчит осколок блюдца, кузен губернатор, — сказал дядюшка Аливер. — Я должен его оттуда извлечь. Ты не мог бы
