— Люси Пеннант, — спросил он, — ты знаешь что-нибудь о моей тетушке Розамути?
— Пару раз о ней слышала, — сказала я, краснея.
— Ну, видишь ли… Как бы это сказать, моя тетушка Розамуть… Ну, она… Нет, не так. Я не слишком люблю тетушку Розамуть. Да, но как бы начать… Когда мы, Айрмонгеры из Дома-на-Свалке, рождаемся на свет, нам — каждому из нас — что-то дарят… что-то, что мы всегда должны носить с собой… Нет, опять не так. Я начну сначала. Люси?
— Да, что?
— Люси!
— Да?
— Веди себя очень тихо. За диван, быстро!
И вновь я ничего не услышала, но Клод прижал ладони к ушам и смертельно побледнел. И вновь он оказался прав. Задолго, задолго до того, как я это услышала, он понял: что-то приближается. Это что-то казалось очень большим, и ужасный грохот предшествовал ему. Казалось, он сотрясал всю комнату. Махина все приближалась и приближалась, пока не затряслось все вокруг. Помещение наполнил ужасный запах газа. Клод был в такой панике, что, казалось, вот-вот закричит. Я притянула его к себе и зажала ему рот. Но вскоре громыхание стало удаляться, становясь все тише и тише. Тогда я отпустила Клода. Он огляделся. На его лице читался неподдельный ужас.
— Что это было? — спросила я.
— Это был… — сказал он слабым голосом. — Это был кто-то, несущий что-то очень громкое по имени Роберт Баррингтон.
— Кто такой Роберт Баррингтон?
— Точно не знаю. Я никогда раньше не слышал эту штуковину и не знаю, для чего она и кому принадлежит. Но я не думаю, что оставаться здесь — это хорошая идея. Теперь тут небезопасно.
Он снова взял меня за руку, вытащил из Смоговой и очень тихо повел вниз по лестнице мимо спящего за столом человека в форме, мимо громадных часов. Наконец мы оказались в каком-то огромном зале, которого я раньше никогда не видела и даже не догадывалась о его существовании.
— Вот мы и пришли, дорогая Люси.
—
— Как ты уже поняла, это — Мраморный зал.
— Он очень велик, не так ли?
— Вот Великий сундук. В нем хранят предметы рождения умерших Айрмонгеров. Если хочешь, я расскажу тебе о паре из них. Вон та мочалка для классной доски принадлежала моему отцу. Рядом с ней лежит маленький ключик от фортепиано. Он принадлежал моей матери.
— Ты показываешь мне своих родителей?
— Да.
— Спасибо тебе, Клод, — сказала я очень искренне. — Это честь для меня.
— Я не знал никого из них. Но я часто прихожу сюда, чтобы посмотреть на их Предметы и поразмышлять — как будто я лучше их узнаю, рассматривая весь этот хлам. Все эти жизни из прошлого. Вот трость прадедушки Эдвальда.
— А это что?
— Это нарваловый бивень двоюродного прадедушки Докина, а рядом с ним — морская раковина его жены Осты. А вот красный коралл двоюродной бабушки Лупинды.
— А кому принадлежали эти маленькие часы?
— Эти позолоченные часы принадлежали Эмомуэлю, он умер больше ста лет назад. А это широкий меч его брата Освильда. Они пришли из тех времен, когда предметы рождения были прекрасны, не то что все эти щетки и чернильницы, промокашки и вантузы. Тогда людям дарили фигурки слонов, вырезанные из слоновой же кости, позолоченные армиллярные сферы, заводных птиц и красивые пуфики для ног. Но теперь все изменилось, поскольку бабушка говорит, что нам нужны предметы на каждый день, так как мы живем в век практичности.
— Шкаф накрепко заперт, правда?
— О да, его всегда запирают и открывают лишь тогда, когда кто-то умирает.
— Детский башмачок. Грустно.
— Да нет, он принадлежал двоюродному дедушке Фратцу, он дожил до девяноста трех лет. Грусть навевают эта матерчатая кепка, тот волчок и вон та гильотина для сигар. Их владельцы умерли очень молодыми. Еще грустно смотреть на солонку и перечницу.
— Близнецы?
— Верно. Тиф.
— А что это за предметы в маленьком убогом шкафчике рядом с большим? Коробочка для пилюль, скакалка, стеклянная ваза и стеклянный глаз — чьи они?
