с реальной жизнью. Я не могу терпеть это. Я не хочу быть единственным, на чем держится этот твой выдуманный мир. Я не настолько сильна.
Она встала.
– Вероника, прошу тебя!
Она не могла смотреть на него. Его лицо искривилось, будто он старался не заплакать.
– Мне жаль, Джерри, – сказала она. – Ты найдешь кого-нибудь. Вот увидишь. – Она побежала наверх.
Полдень еще даже не настал, но она уже проснулась, голова была ясной. Ее обеспокоило то, что она чувствует себя настолько хорошо. Она приняла душ, надела джинсы и свитер и отправилась в центр за метадоном. «Хорошо, – думала она, стоя в очереди, пока ноябрьское солнце согревало ее волосы. – Ты можешь признать, что ты наркоманка. Ты можешь признать, что устала от обмана. И что тебе тогда остается?»
У всех девушек были сберегательные счета на имя Ичико. Половина их заработка каждый месяц откладывалась в фонд, что обязательно заносилось в новый компьютер. Если Вероника бросит эту жизнь, то сможет забрать деньги. Ей хватит хотя бы на пару лет. А что потом? Найти какого-нибудь болвана вроде Джерри, завести семью и детей?
Подошла ее очередь. За окном стоял парень в белом халате, он взглянул на ее рецепт и выдал дозу. Она выпила и выбросила стаканчик в переполненное мусорное ведро. Этого не хватало. Не хватало отсутствия боли, отсутствия нужды. Героин был чем-то большим, не просто окончанием боли. Он был броском, радостью, прохладным огнем, проходящим сквозь ее тело, как божья любовь.
Из сумочки она достала потрепанный листок с номерами телефонов и стала набирать. Дважды она попала на автоответчик, но на третий раз ей повезло.
– Кройд? – спросила она.
– Он самый. Где ты, дорогая? – Его слова обрывались приглушенными щелчками. Она не видела его уже три месяца. Он, скорее всего, спал и проснулся в искаженном теле. Ничего страшного. Она умела видеть суть за оберткой.
– В Челси, – ответила она. – Хочешь оттянуться?
Он был рядом с Ист-Ривер, в квартире на набережной, где два года назад она впервые провела с ним ночь. Это был тот День Дикой Карты, когда Астроном убил Кэролайн, а Фортунато уехал в Японию.
Под кайфом эти воспоминания никогда не беспокоили ее.
Кройд открыл дверь, а Вероника замерла и долго смотрела на него.
– Я бы поцеловал тебя, – сказал Кройд, – но боюсь навредить.
– Ничего страшного, я пас. – Щелканье, которое она услышала по телефону – это был его клюв, закрывающийся в конце каждого слова. Он был выше двух метров и весь покрыт перьями. Его руки присоединялись к телу тонкими перепонками.
– Ты можешь летать?
Он покачал головой.
– Я слишком тяжелый. Жалко, правда? Я могу немного планировать, например, с высоты второго этажа. Так что это не совсем напрасно.
Его черные глаза мерцали, а складки перьев над ними придавали его разумному взгляду живость.
– Может, я зря трачу время, – сказала она.
Его клюв слегка раскрылся в улыбке.
– Пусть крылья и не работают, но все остальное у меня в порядке.
Вероника покачала головой.
– У меня проблемы, Кройд. У тебя есть кокс?
На кухне они сели за стол – деревянную стойку с прожженными следами от сигарет и отслаивающимся лаком. Вероника втянула две дорожки, затем передала трубочку Кройду. Он вдохнул свою часть маленькими черными отверстиями у основания клюва. Вероника стерла остатки пальцем с поверхности стола и втерла их себе в десны.
– Лучше, – сказала она.
– Уверена, что не хочешь завершить эту беседу в постели?
Она покачала головой.
– Сейчас мне нужен друг. Со мной творится какая-то странная хрень. Я не пойму, в чем дело. – Она рассказала ему о Ханне, о том, как ее чуть не вырвало после недавнего «свидания».
Кройд внимательно слушал. По крайней мере, так ей казалось. Когда она закончила, он сказал:
– Может, я скажу глупость. Дело ведь касается не меня. Но нельзя идти наперекор своим чувствам. Тебе надо снова увидеться с этой женщиной при свете дня и принять решение. Может, ты другой ориентации. И что? Тебя правда волнует, что парочка полных придурков подумает о твоей сексуальной жизни?
– Такое чувство, будто мне четырнадцать лет, – сказала Вероника. – Все эти эмоциональные перепады. Я так не могу.
