которым висел постер Джими Хендрикса. К счастью, постер был заламинирован.
Кимберли Энн на ощупь скользнула в лимузин, наблюдая за входной дверью «Тыквы»; казалось, что под глазами у нее сплошные синяки. Сквозь щель в двери ей было видно, как искрами рассыпаются вспышки фотографов – как будто они работали сваркой.
– Бедный Марк, – прошептала она. Она отвернулась, а по щеке вместе со слезой потекла тушь. – Ему обязательно проходить через все это?
Другой пассажир на заднем сиденье посмотрел на нее бледными и бесстрастными, как у акулы, глазами.
– Обязательно, – сказал он, – если ты хочешь вернуть свою дочь.
Она посмотрела на свои переплетенные пальцы.
– Больше всего на свете, – едва слышно ответила она.
– Тогда вы должны быть готовы заплатить такую цену, миссис Гудинг.
– Мой совет вам, мистер Мэдоус, – сказал доктор Преториус, откидываясь назад и пощелкивая костяшками своих крупных, огрубевших рук, – залечь на дно.
Марк уставился на руки адвоката. Они настолько не сочетались с его остальной внешностью, что это казалось очень необычным. Не ожидаешь увидеть такие руки у адвоката, пусть и длинноволосого, особенно в сочетании с его темно-серым костюмом за тысячу долларов, из жилетки которого виднелась цепочка золотых карманных часов. Они тикали. То же самое и с обоями кремового цвета и ореховыми деревянными панелями – элегантный кабинет Преториуса на втором этаже мало соответствовал описанию таблоидов, которые называли его «язвой на сердце Джокертауна». И этот странный запах, будто к носу Марка приложили гнойные бинты.
Марк больше не мог молчать.
– Прошу прощения? – сказал он, быстро моргая. Позади него Спраут напевала что-то себе под нос, изучая коллекцию насекомых под стеклом, которая украшала стены кабинета.
– Вы меня слышали. Если вы хотите остаться со своей малышкой, лучший совет, который я могу вам дать в качестве адвоката, – это залечь на дно.
– Я не понимаю.
– «О боже, – процитировал Преториус, – вы из шестидесятых»[43]. Ничего не напоминает? Вы не смотрели этот фильм, который поставили по автобиографии У.П. Кин селлы? Нет, конечно, нет, вы скорее трижды переживете возрождение в 2001 году, таков ваш темп в кино. – Он вздохнул. – То есть вы говорите мне, что не знаете, что такое «залечь на дно»? Вы ведь слышали про Хьюи Ньютона[44], Патти Херст[45], все эти имена, прогремевшие в прошлом году.
Марк обеспокоенно посмотрел на свою дочь, которая прижалась носом к стеклу, разглядывая какого-то жука, похожего на двадцатисантиметровую веточку. Марк никогда не осознавал, насколько его раздражают насекомые.
– Блин, я понимаю, что это такое. Просто я не знаю… – Он поднял руки, которые в несколько резком освещении походили на экспонаты, сбежавшие из коллекции Преториуса, пытаясь подобрать слова, вытащить их из воздуха, хоть откуда-то. За исключением одной жизненной области, он никогда не умел удачно выражать свои мысли.
Преториус оживленно кивнул.
– Вы не понимаете, серьезно ли я говорю? Серьезно. Абсолютно серьезно.
Он вытянул руку вперед и положил ее на стол, на выпуск «Пост», который Марку дал Джуб.
– Вы хоть представляете, с кем имеете дело?
Грубый палец указывал на лицо Кимберли Энн, высовывавшееся на фотографии из-за плеча Спраут.
– Моя бывшая жена, – сказал Марк. – Раньше она называла себя «Солнышко».
– Теперь она зовет себя миссис Гудинг. Как я понимаю, она вышла замуж за старшего партнера брокерской фирмы. – Он посмотрел на Марка почти осуждающе. – И вы знаете, кого она наняла? Святого Джона Леттема.
Он произнес это имя, будто ругательство. Спраут подошла и просунула свою ладонь в руку отца. Он неуклюже вытянул другую руку, чтобы обнять ее.
– И что же такого особенного в этом Леттеме?
– Он лучший. И он настоящий ублюдок.
– Ну, типа, поэтому я и пришел к вам. Вы и сами вроде хороший адвокат. Если вы мне поможете, то зачем мне думать о побеге?
Рот Преториуса сжался так, что практически обнажились зубы.
– Лесть всегда в цене, даже когда она некстати.
Он наклонился вперед.
– Поймите, доктор: мы живем в восьмидесятых. Разве вы не ненавидите эту фразу? Я думал, ничто уже не будет отвратительнее тех лицемерных времен, когда «Синоптики»[46] еще не были толстыми пареньками, обижающимися на Брайанта Гамбла[47], ведущего утреннего шоу. Что ж, это не так, Преториус.
