— Молодец! Давай ещё!
Однако второй бросок не достиг цели — камень ударил в глинобитный забор-дувал и отскочил, откатившись под ноги хозяину аттракциона.
— Э, промах! Давай ещё кольцо!
— Не, так неинтересно! — Парень ощупывал связку тонких медных колец на поясе, самой мелкой разменной монеты. — Ты мордой её поверни, а так что…
— Ха! Мордой! Морда не задница, малый. Искалечишь мне материал, а платить кто будет?
— Да куда тебе её красу беречь, чай, не девчонка, — подал голос один из зевак. — Парень верно говорит, в морду засветить этой карге, так она ещё потешней станет!
Хозяин аттракциона почесал в бороде, потёр лысину.
— Значит, так… Двенадцать медяков, и твоё пожелание исполнится.
— Сдурел?! — возмутился парень, первым подавший идею. — Да за двенадцать можно девку молодую выпороть в балагане у Кривого Хы! Розгами!
— А в лоб попадёшь? Сдохнет карга, мне убыток. Двенадцать, и ни кольцом меньше!
Чем кончился торг, Киллиан не дослушал. Протиснувшись сквозь зевак, почтительно расступавшихся перед жрецом, завидев браслет с рубинами, молодой человек извлёк из-за пазухи массивное золотое кольцо и бросил под ноги бритоголовому.
— Я её покупаю!
Хозяин подобрал кольцо, подкинул на ладони.
— А забирай, молодой господин!
Бритоголовый распустил кожаные ремни, удерживающие ноги старухи, отпер колодку, и женщина со стоном опустилась на землю.
— А ну встань! Встань, кому говорят! — амбал рывком поднял старую женщину на ноги, накинул ей на шею верёвочный ошейник. — Держи, господин!
— Тряпку ей дал бы, прикрыться, — дёрнул щекой Киллиан.
— Так это… отродясь не приучена она к одеяниям, — ухмыльнулся бритоголовый. — Не сомневайся, так дотопает, как милая.
Толпа зевак дружно захохотала. Более не проронив ни слова, Киллиан взял за верёвку и повёл старушку, точно осла на поводу. Скоты, все поголовно скоты… Боги, да есть ли в этом городе хоть сколько-то людей?
Некоторое время они шли молча, молодой жрец впереди, голая старуха позади месила пыль босыми ступнями. Как придём, надо дать ей отмыться, мельком подумал Киллиан, искоса бросая взгляды на свалявшиеся седые космы. И вообще, найти ей рубаху для начала, не дело…
— Как тебя зовут? — спросил юноша.
— Апи, мой господин… — Против ожидания, голос старухи оказался хоть и с хрипотцой, но отнюдь не дребезжаще-старческим. — Позволено ли мне будет узнать имя моего господина?
— Меня зовут Киллиан. — Молодой жрец свернул к храму, уже видимому отсюда. — Я жрец Солнца.
— О, мой господин! — старуха склонилась в поясном поклоне, демонстрируя позвонки тощей спины со следами розог, ухитряясь при этом не отставать.
— Не бойся, Апи, тебя больше не будут так унижать. Сейчас мы придём в храм, я велю дать тебе пищу и одежду…
Старуха внезапно встала, так неожиданно, что молодой жрец чуть было не удушил её натянувшейся верёвкой.
— В чём дело? — поинтересовался Киллиан.
— Мой господин… мне… мне… мне нельзя в храм! — И старая женщина зарыдала.
Страшась догадки, юноша откинул седую прядь. У виска темнела татуировка, старая, но вполне разборчивая. Понятно… Понятно, отчего ухмылялся бритоголовый, и отчего эта женщина нимало не стесняется своей наготы. Она не просто отвыкла от одежды в рабстве — она её, скорее всего, никогда не носила. «Собачья наложница» — ещё один мерзкий обычай, заимствованный у проклятой Сидоммы. Говорят, там их начинают использовать с пяти- семилетнего возраста. По мере того, как девочка подрастает, её дают всё более крупным животным. Ну а перестарков продают, к примеру, вот в такие балаганы…
— Сколько тебе лет, Апи?
— Тридцать два… — «собачья наложница» всхлипывала. — Не убивай меня, господин… Я стара для твоих благородных животных, но… Меня можно бить чем угодно, мой господин, и в любой позе! Я в зубах принесу тебе палку! Не убивай…
— Я не убью тебя, не бойся, — медленно произнёс Киллиан. — Проклятый город…
— …Уверяю тебя, никто ничего не понял! Мои мальчики…
— Твои мальчики видят и понимают гораздо больше, чем ты сам можешь предположить. — Гевар сидел в кресле, вертя в руках крупный хрустальный
