– Вам ли не знать, что мертвые тоже могут говорить.
– И Анук с ним… поговорила? – Волосы на загривке встали дыбом от осознания того, что сделала ради нее Анук.
– Поговорила, и теперь она в самом деле развалина, постарела лет на десять. Держится по-прежнему бодро: пьет литрами кофе, курит, как и курила, раздает команды, но я вижу – она заплатила очень высокую цену.
– Мне жаль. – Банально, но что еще можно сказать?
– Она не нуждается в вашей жалости. Мне кажется, несмотря на свое физическое состояние, она вернулась удовлетворенной. Проспала почти сутки, я уже начал тревожиться, а потом достала ваше веретено.
– Сказочник вытолкнул меня из теневого мира, и Анук смогла меня почуять.
– Я могу лишь догадываться, кто такой Сказочник, но она в самом деле почуяла вас сразу, как только взяла в руку веретено. «Мы нашли ее, – сказала она и улыбнулась, – у старой Анук есть еще порох в пороховницах». Как же долго мы ехали! – Бабай хмыкнул. – Она не пустила меня за руль и всю дорогу принюхивалась, как взявшая след гончая, останавливалась, выходила из машины, начинала вертеться волчком или просто садилась на обочине и закрывала глаза. Последний раз она просидела так больше часа, а еще через два мы выехали к клинике. «Наша девочка там, – сказала она, – мы ее нашли». И знаете, я испугался. Подобные заведения мне не по сердцу, но старуха снова завела речь про хороших людей и про то светлое, что еще осталось в моей душе. – Он усмехнулся, хрустнул шишкой. – Она верит, что во мне есть свет. Старая, но наивная. Как будто такое вообще возможно после того, что я сделал.
– Анук видит и знает больше обычных людей. – Арине вдруг захотелось его подбодрить, хоть и было совершенно очевидно, что в поддержке он не нуждается.
– Моя сестра тоже видела… и тоже говорила, что для меня еще не все потеряно. Но я знаю правду: они обе меня жалели. Глупо, правда? Жалеть такое чудовище, как я!..
Арина не ответила. Не было у нее однозначного ответа на такой неоднозначный вопрос.
– Но мы же сейчас не об этом. Старуха сказала, что меня возьмут на работу в клинику, и меня взяли подсобным рабочим. Мои фальшивые документы всех устроили, а рекомендаций для такой работы не нужно. Мне осталось только найти вас, убедиться, что вы в порядке, и сразу же позвонить старухе.
– А план побега?..
– План побега был мой от начала и до конца. Она сказала, что чует беду, что вас нужно забрать как можно скорее, а не верить Чующей глупо. На приготовления ушло несколько дней, но я оставил вам знак, чтобы вы знали, что помощь близко.
Значит, не подарок и не предупреждение, а знак.
– Решил, что, если появлюсь без подготовки, вы испугаетесь.
И она испугалась. Даже безобидного безвременника испугалась. Что уж говорить о Бабае…
– Хорошо, что вы оказались такой рассудительной и хладнокровной.
Рассудительной и хладнокровной?.. Наверное, он говорит о ком-то другом, потому что она не такая. Слабая и беспомощная – вот она какая!
А лес тем временем редел, почти исчез подлесок, и они с Бабаем шагали по едва заметной, но все же тропинке.
– А эта женщина… Хелена – она плохая. – Бабай, казалось, разговаривал сам с собой. – Чернодушная.
Чернодушная – какое емкое определение! Вот только Арина сомневалась, что у Хелены вообще есть душа.
– Я бы убил ее сегодня, если бы нашел. Я почти решился, но она уехала. Словно что-то почуяла. – Он обернулся, пристально посмотрел на Арину, а потом спросил: – Она тоже ведьма?
Такая мысль ей в голову не приходила. То, что Хелена знала об Арине все, говорило лишь о ее информированности, а информацию хозяйка клиники черпала из вполне конкретного источника, и у источника этого даже имелось имя. Но была ли она ведьмой?
– Скорее нет, чем да.
– Но она точно знала, что вы ведьма. И еще она знала, как вас усмирить.
Значит, флаконы без маркировки с бурым содержимым и в самом деле орудие усмирения. Имела ли классическая фармакология к этим флаконам хоть отдаленное отношение? Может ли порождение науки усмирять порождение неведомого мира? Ответа на этот вопрос у Арины не было.
– Я прихватил несколько флаконов из ее рабочего стола. Старуха разберется.
– Альберт!
– Что? – Он снова обернулся.
– Почему вы не называете никого из них по имени?
Прежде чем заговорить, он посмотрел на небо, словно луна и звезды могли подсказать ответ.
– Имя – это слишком личное, имя привязывает тебя к человеку и… связывает, лишает решимости и сил.
– А меня? Как вы называете меня?
– Ведьмой. – Он передернул плечами. – Это же очевидно.
Тропинка тем временем расширилась до дорожки, и, судя по приглушенному автомобильному гулу, где-то поблизости проходило шоссе. Через пару минут
