Блэк проворчал что-то неразборчивое, посмотрел на Ирку как на дурочку и отошел в сторону.
– А теперь ничего не чувствую…
– Он отошел.
– Девочки, если вы наобнимались, наплакались и наигрались с собачкой, пойдемте в дом. Я хочу наконец нормального кофе, а потом, если удастся, не откажусь от нескольких часов сна. Ночные прогулки в моем преклонном возрасте, знаете ли, весьма утомляют.
Не дожидаясь остальных, Анук направилась к крыльцу. Несмотря на усталость, спину она держала по-королевски прямо и на трость почти не опиралась. Арина с Иркой послушно двинулись следом. Бабай остался возиться с машиной.
Дом был небольшой, но уютный. Он состоял из кухни-столовой, гостиной и спальни. Распашные двери вели из гостиной на широкую террасу, увитую девичьим виноградом. На террасе стояли круглый стол и три плетеных кресла. Жарким летним днем здесь, наверное, было бы хорошо отдыхать с книгой. Или с ноутбуком. Странно, что только сейчас Арина вспомнила, что когда-то в прошлой жизни писала книги. Где-то в ноутбуке осталась на три четверти написанная рукопись. Вот только где ее ноутбук? И где те славные времена, когда она могла ничего не бояться и с головой уходить в выдуманный мир? Жизнь снова изменилась. В который уже раз…
От осознания того, что ни ноутбук, ни незаконченную рукопись, ни безмятежное прошлое не вернуть, стало не больно, но грустно. Так обычный человек может грустить о прекрасно проведенном отдыхе где-нибудь на морском побережье. Ведьма внутри нее взрослела и набиралась мудрости, училась забывать не только плохое, но и хорошее.
– Садитесь, будем пить кофе. – Анук кивнула на плетеные кресла, сама скрылась в кухне, загремела посудой, словно готовилась не кофе сварить, а приготовить полноценный обед.
– Ты как? – Ирка дождалась, когда Арина усядется в кресло, и лишь потом тяжело, как потерявший последние силы человек, плюхнулась в соседнее.
– Уже хорошо. – Она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась неуверенной.
– Они тебя сильно мучили? – Ирка снова шмыгнула носом.
– Они меня не мучили.
Когда самое страшное позади, можно позволить себе немного лжи.
– Прости. – Ирка сжала кулаки, с отчаянной решимостью заглянула Арине в глаза. – Это все из-за меня. Не следовало отдавать тебя в ту больницу, я должна была как-то сама…
– Бросить работу и просиживать со мной месяцами? Или на последние деньги нанять мне сиделку?
– Я хотела. Честное слово! Но ты перестала есть… Вообще. – Ирка вытерла слезы кулаком. – В моей больнице сначала терпели, делали все, что нужно, но ты занимала койку, а коек всегда не хватает, и мне сказали…
– Ир, я все понимаю. – Арина погладила подружку по все еще сжатому, мокрому от слез кулаку.
– Они сказали: «Ирина Борисовна, милочка, это не наш профиль, это к психиатрам». А психиатры подтвердили: «Да, это к нам. Мы знаем, как это лечится». А тетя Анук сказала: «Врачи не помогут, она должна сама». А ты перестала есть и стала похожа на тень, и я испугалась, что ты умрешь по- настоящему.
– Ты все сделала правильно. Даже не представляю, как я поступила бы на твоем месте.
– Ты не врач.
– А ты не психиатр.
– Это была нормальная больница. – Ирка кивнула. – Не самая лучшая, но мне обещали… И тетя Анук сказала, что тебе сейчас все равно, где быть, потому что настоящая ты сейчас очень далеко. Это правда? Так и было?
Арина кивнула.
– А потом ты исчезла! – Ирка вскочила на ноги, закружила по террасе. – Мы приехали, а тебя нет. И персонал молчит. Все молчат: от главврача до санитарки. Объявился опекун, показал документы, забрал. Какой такой опекун?! Откуда взялся?!
– Дементьев, – сказала Арина очень тихо, но Ирка ее услышала, замерла. С ее разрумянившегося лица медленно сходила краска, оставляя лишь синюшную, покойницкую бледность.
– Дементьев?.. – повторила она шепотом.
– Он меня нашел. Все-таки выследил.
– Но опекунство! Кто ему позволил?
– При его деньгах и его связях? – усмехнулась Арина.
– И что он тебе сказал? Зачем он это?..
– Он мне ничего не сказал. Я его не видела. Во всяком случае, после того, как пришла в себя.
– Теперь я понимаю, почему тетя Анук так разволновалась. Она сказала, что чует недоброе, что ты в большой беде. То есть она и раньше так говорила,
