точь как во время полета на поганом «кукурузнике»…
Я помогаю Доктору вскарабкаться по груде кирпича. Кажется, что до
Какое-то мелькание… Радужные круги перед глазами… Перекошенное лицо Доктора… Моя рука, до сих пор судорожно вцепившаяся в его плечо…
Кажется, я успеваю ощутить испуг. Не за себя – за свое сердце, которое словно провалилось куда-то вниз, в темную пустоту.
А потом я и сам проваливаюсь – не в пустоту. Во что-то теплое, мягкое, черное.
Воняющее дегтем…
…Светлую лодку медленно несет по темной реке. Берегов не видать, они где-то там – за плотной пеленой. Сколько ни вглядывайся – никаких ориентиров. Я пытаюсь грести, но весла едва удается двинуть в странно густой воде. Толчок… Еще толчок! Болят руки, я взмокаю от напряжения, а лодка даже на сантиметр не отклоняется к невидимому берегу. Как будто неумолимая сила продолжает катить ее вниз по темной реке…
В отчаянии я роняю весла.
Столько усилий, и все напрасно. Такой длинный путь никуда не привел. Ради чего рисковал я жизнью?
Ради чего сгинули товарищи?
Не осталось сил. И надежды не осталось…
Я закрываю глаза, будто сам хочу раствориться в густом тумане. Но вдруг чувствую – кто-то еще есть в лодке.
Я поднимаю голову. И цепенею.
А Ромка Шепилов глядит на меня внимательно, строго.
Он бледный, очень бледный. И на нем – та самая, пробитая пулей, синяя футболка.
Я приоткрываю рот, только язык словно прилипает к небу. Целых пять секунд Ромка смотрит на меня, а я даже не могу шевельнуться. Наконец хрипло выдавливаю:
– Прости…
Он не отвечает. Лишь глядит на меня с немым укором, с болью. И темное пятно медленно расползается по его синей футболке.
– Прости… – отчаянно повторяю я, – отсюда нельзя выбраться…
Ромка молчит.
Потом так же молча встает, перешагивает через борт лодки и уходит – уходит по воде. Гладь под его ступнями в кроссовках едва колышется, а туманная пелена медленно растворяет фигуру.
Как завороженный, я смотрю вслед. Вскакиваю, бросаюсь за ним. И с головой проваливаюсь в черную, воняющую дегтем бездну…
Вверх!
«Ромка!»
Глотнуть воздуха.
«Ромка! Не оставляй… меня…»
Воздуха! Воздуха! Хотя бы пронизанного стальным привкусом Зоны…
– Надеюсь, она лечебная, – буркнул Доктор, отплевавшись от грязи.
– Сто процентов… – Я выбрался на твердую почву рядом и сел на травку – мягкую, свежую, несмотря на глубокую осень. Тут, в округе Змеиного болота, не водится никаких змей. Зато теплые потоки воздуха круглый год бьют из трещин. Это удобно – можно даже скинуть куртку и просушиться.
Плохо, что умыться тут реально только в старой луже. Хотя вообще грех жаловаться.
Я достал из внутреннего кармана платок – замечательный светлый платок, подаренный чудесной девушкой, – и утер свою кое-как промытую физиономию.
– Удачная нам попалась
– Солнце вот-вот взойдет, – сухо напомнил я.
– Подумаешь, оно всегда всходит… Портки сперва просуши!
– Свои суши… – отмахнулся я.
Теперь-то ему нетрудно будет обойтись без моей помощи. Даже минуту задерживаться не стану. Здесь метров пятьсот до периметра. И километра полтора-два до ближайшего блокпоста полицаев – мимо них как-то приятнее топать в сумерках.
– Стой! – почти испуганно окликнул Доктор.
– Что еще?
– Верни то, что взял.
Я молча достал из кармана тускло блеснувший серебряный крестик на потемневшей от времени цепочке, аккуратно положил на кирпич. Сделал шаг, и вдогонку долетело – на этот раз почти требовательно:
