Я почти с испугом запрокидываю голову. И встречаюсь взглядом с лейтенантом.
Успеваю в мельчайших подробностях рассмотреть его фуражку с зеленым околышем, серп и молот на красной звезде, командирские «кубари» на воротнике гимнастерки…
А в следующую секунду, опираясь на его руку, одним отчаянным рывком я оказываюсь наверху.
Почти не верю своим глазам.
Я стою рядом с лейтенантом! Рядом с остальными. И эти люди одобрительно щурятся, будто считают меня равным.
Меня, обычного охотника за «товаром».
Пограничник слегка улыбается, будто читает мои мысли. А я, словно открытую книгу, могу читать его память. Я знаю, что ровно неделю, с короткими перерывами, длился его бой в том пылающем, будто ад, июне. Я отчетливо вижу: раненый, едва живой от усталости и кровопотери, командир 91 -й заставы прикрывает отход товарищей. А когда в его пулемете кончается лента, в комнату залетает граната…
Я вздрагиваю и беру на себя его боль – короткой молнией-вспышкой.
Хотя сам он давно через нее перешагнул. И вместе с его обжигающей памятью в меня входит его сила.
«Ну, здравствуй, Глеб!» – только сейчас лейтенант отпускает мою руку.
– Здравствуй… Андрей, – его зовут так же, как Демина. Я еще многих могу тут угадать по именам. Но вглядываясь в их лица, пытаюсь отыскать единственного человека…
Моего отца.
Я ведь знаю, он – здесь! Обязательно должен был сюда попасть – еще четырнадцать лет назад, в день, когда его убили на моих глазах.
– Папа! – отчаянно выкрикиваю я в это огромное человеческое море. Мне так много надо ему сказать. И попросить прощения – за то, что не сумел его спасти, не смог перехитрить ненавистных упырей. – Папа!
Но налетающий ветер гасит мой голос. Ослепительная вспышка растворяет в себе целый мир.
Полет…
Теплое сияние…
Все выше, выше…
И кто-то невидимый отчетливо произносит в этой сверкающей высоте: «Теперь память твоей земли с тобой, Глеб. Живи и побеждай!»
…Сухое дерево поскрипывает на ветру. Как мохнатые лапы, скребущие небо, раскачиваются кроны сосен. А над ними, среди голубого бархата, проплывает одинокий силуэт ястреба.
Краски и звуки можно чувствовать, как мелодию.
Можно часами смотреть вверх, погружаясь в светлую безмятежность…
Если бы не чьи-то пальцы на моем плече, не испуганный голос у меня над ухом:
– Что с тобой, Глеб?
Зачем повторять это в который раз, зачем тормошить меня, будто пьяного?
Разве нельзя просто спокойно сидеть у меня за спиной?
– …Тебе плохо? – всхлипнула Катя.
– Нормально, – глухо отозвался я. И успокаивающе, мягко сжал руку девушки.
Минуты тянулись. Мы молча сидели на прислоненном к дереву мотоцикле.
Говорить не хотелось.
Хотелось, разбежавшись, прыгнуть в реку, нырнуть с головой в ледяную воду. И плыть, плыть в темной глубине. Пока хватит воздуха, пока вода не очистит душу, не смоет все, что камнем тянет на дно…
Но реки рядом не было.
Только лесная тропа.
И кто-то сейчас приближался по ней – я мог уловить шорох травы под ногами. Катя тоже замерла, напряженно вслушиваясь…
Шаги – ровные, спокойные. Так идут по давно хоженому пути, не боясь потревожить затаившегося врага.
Нет, это не погоня.
Тем более что бандиты и полицаи в одиночку по лесам не шляются. А тот, кто приближался, был один, я понял это еще до того, как он показался из-за дальних кустов.
Человек в полинявшей куртке, в какой-то нелепой помятой шляпе…
Увидел нас и замер, словно вкопанный.
