Видно было отлично. Барри оскалился в улыбке. Получайте, уроды!
Наверняка опять оштрафуют, но дело того стоит. Пусть знают, что он не сдался и готов на весь мир выкрикнуть свой протест!
А извещение о штрафе пусть лежит в ящике стола, вместе с другими такими же.
По-прежнему улыбаясь, Барри вернулся домой, взял фотоаппарат и сделал несколько снимков разоренного участка, с разных точек. Потом, просто для смеха, сфотографировал свой плакатик.
Он веселился минут десять, а потом вдруг подумал о том, сколько времени потратил на всю эту чушь – особенно о долгих часах беспокойства, тревоги и перебирания обид. А ведь это время можно было потратить с пользой!.. Смеяться сразу расхотелось. Воображению представилось жуткое старичье из правления, и борьба с безликой, неумолимой организацией показалась безнадежной затеей.
Морин лежала на диване и смотрела передачу «Дом и сад», горюя о своих погибших растениях. Она тоже выглядела какой-то пришибленной. После ночной инспекции она пылала гневом, рвалась воевать хоть с целым светом, а теперь поникла. Похоже, новые издевательства ее доконали.
Стоит ли овчинка выделки?
Должно быть, Морин думала о том же. Она вдруг села и, нажав кнопку на пульте, отключила звук.
– Давай все-таки уедем…
Барри не ответил.
– Тут нет ничего постыдного. Мы не сдались, не покорились, упорно стояли на своем. Мы им показали. А теперь давай продадим дом, уедем и забудем весь этот кошмар. – У нее дрожал голос. – Пожалуйста!
Барри устало кивнул.
– Хорошо.
– Слава богу! – обрадовалась Морин. – Слава богу!
Барри поймал себя на том, что тоже испытывает облегчение. Словно гора свалилась с плеч.
Все закончилось, подумал он. Все наконец-то закончилось.
Барри сидел в конторе по продаже недвижимости под враждебными взглядами коллег Дорис. Риелторша разговаривала по телефону с продавцом очередного дома – обсуждала, готов ли тот продолжать вести дела с нерешительным покупателем. Зато ее подчиненным, толстяку и тощей даме, заняться было нечем, и они исподтишка сверлили Барри такими взглядами, какие обычно приберегают для последователей Адольфа Гитлера.
Барри был почти уверен, что видел обоих на митинге.
Дорис, повесив трубку, одарила его жизнерадостной улыбкой:
– Прошу прощения! Что я могу для вас сделать?
– Да вот…
– Надеюсь, с Бертом все в порядке? Никаких неприятностей?
– Видите ли, я… мы хотим продать дом.
– А-а… – Риелторша встала. – Пойдемте в конференц-зал.
Она провела Барри в другую половину трейлера, плотно прикрыла дверь и отодвинула от стола парочку стульев.
– Садитесь!
Барри сел.
– Ваши сотрудники не слишком-то рады меня видеть.
– Пусть это вас не волнует. Они делают и думают то, что я велю, иначе вылетят отсюда за милую душу.
– Я понимаю их чувства. Не в первый раз сталкиваюсь. В городе нас сейчас не очень-то любят.
– Меня не интересует, что говорят другие, – ответила Дорис. – Я хорошо понимаю Бонита-Висту. Я ведь столько домов там продала!
Она мило улыбнулась и ободряюще погладила Барри по коленке. Правда, руку задержала чуть дольше, чем следовало, а когда наконец убрала, будто невзначай задела пальцами пах.
Барри отверулся к окошку, боясь встретиться с ней взглядом. Он был почти уверен, что Дорис с ним заигрывает, поощрять ее не хотел и отчаянно пытался придумать, как бы вежливо дать ей понять, что приехал исключительно по делу.
– По-моему, в Бонита-Висте живут очаровательные люди, – сказала Дорис.
Барри наконец посмотрел на нее. Она опустила глазки – должно быть, думала, что это выглядит сексуально, а получилось до неловкости откровенно и грубо.
Снова классовые различия. Ужасно в этом признаваться даже самому себе, но при всей ненависти к ассоциации домовладельцев с жителями Бонита- Висты ему легче ладить, чем с людьми из Корбана. Он старался придерживаться либеральных взглядов – единение с массами и прочее благолепие, а как
