Словно в ответ на его вопрос, картинка на экране изменилась. Теперь там показывали чей-то дом изнутри. В кадре появилась женщина.
Лиз.
Она ничего особенного не делала, просто сидела на белом диване в гостиной, сложив руки на коленях, запрокинув голову, и всхлипывала. Эта сцена была настолько личной, что Барри не раздумывая выключил телевизор.
Он просто не мог дальше смотреть, и так чувствовал себя подлецом.
Неужели члены правления сейчас тоже сидят перед телевизорами и смотрят?
И ухмыляются…
При одной только мысли в глазах потемнело от ярости. Никогда еще ненависть к ассоциации не горела в нем с такой силой. Барри вспомнил этого хорька, Нила Кэмпбелла с ханжеской физиономией, и вдруг понял, что для него Кэмпбелл олицетворяет ассоциацию, потому что никого из правления он не видел. Видел автомобиль Джаспера Колхауна, а самого Колхауна не встречал, как и других членов правления. Черт, он даже имен их не знает!
Морин судорожно вздохнула. По щеке у нее ползла слезинка.
– Как они могут?!
– Лиз говорила, что ассоциация ее преследует.
– Сейчас позвоню, хоть предупрежу ее!
Морин бросилась наверх, схватила с обеденного стола трубку и вернулась, на ходу набирая номер. Видимо, Лиз ответила не сразу – Морин успела дойти до нижней ступеньки лестницы. Барри представил себе, как Лиз собирается с силами, чтобы ответить на звонок – вытирает слезы и старательно переводит дух.
И все это передают в эфир, на потеху соседям…
– Лиз, тебя сейчас показывают по БВТВ, – сказала Морин. – В доме установлена скрытая камера. Мы включили телевизор, смотрим: ты сидишь на диване… и плачешь. Звука нет, так что разговаривать можно спокойно, только отойди от дивана, и вообще выйди из гостиной, там тебя видно…
Последовала долгая пауза: Морин слушала, что ей говорит Лиз.
– А-а… Понятно… Ну, да… И тебе тоже… Пока.
Она с потрясенным видом нажала кнопку отбоя.
– Лиз говорит, что уже знает.
– Знает?
– Она вчера видела себя по телевизору. – Морин стиснула зубы. – В уборной.
– Как это?..
– Программа идет не в прямом эфире. Они записывают, а потом выбирают куски. Лиз говорит, эту передачу снимали, наверное, на прошлой неделе. Она сейчас не плакала. Она вообще в кухне была, посуду мыла. Полночи проискала, где в уборной видеокамера, но так ничего и не нашла. Говорит: у нее, наверное, все комнаты под наблюдением.
– Что же она будет делать?
– Подаст жалобу.
– И всё?
– Может, будет дальше видеокамеры искать. А пока не нашла, стараться о них не думать.
– Вот черт…
– Уедем отсюда! – жалобно попросила Морин. – Поехали в Сидар-Сити!
Десять минут спустя они были готовы к отъезду. Сумки лежали в машине. Морин оглянулась на дом.
– Как по-твоему, заколотить окна досками? На всякий случай.
Барри покачал головой.
– Не надо показывать свой страх. Пусть в ассоциации не думают, что нас легко запугать. Для них нам просто захотелось полюбоваться заповедниками.
– Ладно.
– И потом, придется еще ехать, покупать доски, прибивать… До верхних окон вообще не дотянешься.
– Я сказала – ладно!
– Ну и хорошо.
Барри завел мотор и вывел машину на дорогу.
У ворот их остановили.
– Прошу прощения, – сказал охранник. – Въезд-выезд запрещен.
Вид у него был мрачный и решительный. Вместо оливковой формы сегодня на нем была черная, отутюженная, с серебряными нашивками и эполетами,
