Том на крыльце. Еще не постучав, он слышит, как ссорятся обитатели дома. Через секунду он вроде бы слышит звук у себя за спиной.
Том оборачивается.
Ждет.
Гадает, далеко ли от крыльца палатка.
Потом стучит в дверь.
Шум ссоры обрывается. Феликс спрашивает, кто там.
– Феликс, это я, Том!
Глава 26
«Глаза тебе придется открыть…»
– Девочка, тебе нужно поесть, – выдавливает из себя Мэлори. Голос звучит слабо.
Мальчик ел орехи из мешочка, Девочка отказалась.
– Если не поешь, я остановлю лодку и высажу тебя, – грозит Мэлори, морщась от боли.
Рука Девочки ложится Мэлори на спину. Мэлори перестает грести и вытряхивает орехи из мешочка. Плечо болит даже от таких движений. Пуще боли терзают мысли. Страшная правда, от которой Мэлори прячется.
Да, повязка делает мир болезненно-серым. Да, Мэлори боится потерять сознание. Но куда мрачнее реальность, пронизывающая бесчисленные страхи и проблемы. Она юлит и так и эдак, потом оседает на поверхности воображения.
От этой правды Мэлори пряталась с самого утра.
Эта правда годами определяла ее поступки.
«Твердишь себе, что ждала четыре года из страха навсегда потерять дом? Твердишь себе, что ждала четыре года, желая лучше подготовить детей? Ложь! Ложь! Ложь! Четыре года ты ждала, потому что в этот самый день, на реке, вдоль которой рыщут безумцы, волки и твари, тебе придется сделать то, что вне дома ты не делала годами. Сегодня придется открыть глаза».
Мэлори понимает, что это так. Кажется, она всегда это понимала. Что ее страшит больше: риск увидеть тварей или невероятная палитра красок, которая ослепит, едва откроешь глаза?
«Какой сейчас мир? Ты его узнаешь?»
Мир серый? Деревья сошли с ума? Так же как цветы, камыш и небо? В безумие погрузился целый мир? Он борется с собой? Земля отторгает свои океаны? Поднялся ветер. Ветер что-то видел? Он тоже безумен?
«Подумай, – сказал бы Том. – Ты гребешь? Вот и продолжай грести. Раз гребешь, значит, справишься. Придется открыть глаза, и ты откроешь. Справишься, потому что должна».
Том. Том. Том. Том. Том.
Мэлори тоскует по нему пуще прежнего.
На реке новый мир страшнее и непонятнее. Здесь воет ветер, холодная вода заливает джинсы, тело изувечено, разум – пленник серости, но даже здесь Том остается символом доброго, светлого, разумного.
– Я ем, – объявляет Девочка.
Это хорошо. Мэлори находит в себе силы ее похвалить.
– Молодец! – тяжело дыша, говорит она.
На левом берегу какое-то шевеление. Звери в лесу рыщут? Или безумец, который плыл на моторной лодке? Или твари? Целая дюжина тварей? Лодка помешала голодным медведям ловить рыбу?
Мэлори ранена. Мир крутится и вертится.
Том. Серость за повязкой. Звуки реки, звуки нового мира. Плечо. Рана. Случилось именно так. Случилось именно то, о чем предупредили бы ее, если бы было кому предупредить.
«В крайнем случае сплавляйся по реке, но помни: ты можешь пострадать».
«Не знаю, хватило бы мне решимости. Ты можешь пострадать».
«Затея слишком опасная. Что будет с детьми, если ты пострадаешь?»
«Мир одичал, Мэлори. Не бросай дом. Держись от реки подальше, не то пострадаешь».
«Пострадаешь…»
«Пострадаешь».
«Пострадаешь!»
«Шеннон! Думай о Шеннон! Думай о ней!»
Мэлори заставляет себя думать о сестре. Воспоминания пробиваются сквозь тучи черных мыслей. Они с Шеннон на залитом солнцем холме. Шеннон
