Из комнаты появляется стайка девушек в простых голубых платьях. Они стучат тростями по полу и машут руками перед собой. Девушки проворно огибают Мэлори, а у той стынет кровь от одного взгляда на зияющие пустотой глазницы. Голова кружится, подступает дурнота.
Вместо глаз у девушек огромные темные шрамы. Мэлори еще крепче цепляется за детей, а те льнут ей к ногам.
Констанс тянется к ней, но Мэлори проворно отступает, судорожно разыскивая на полу повязку, и увлекает детей за собой.
– Она их видела, – говорит Констанс Рику.
Тот кивает.
– Не подходите к нам! – умоляет Мэлори. – Не приближайтесь к нам! Не трогайте нас! Да что же тут творится?!
Констанс оглядывается на девушек. Те уже в конце коридора. Тишину фойе теперь нарушают лишь тяжелое дыхание Мэлори и ее негромкие всхлипы.
– Мэлори, так мы решали проблемы раньше, – начинает Рик. – Иначе не получалось. Когда заселились сюда, мы голодали, словно брошенные среди врагов на чужбине. Нынешних бытовых удобств у нас не было, а есть хотелось. Мы охотились. Безопасности на нынешнем уровне тоже не было. Однажды вечером, когда наш отряд отправился на охоту, сюда пробралась тварь. Мы многих потеряли. Молодая мать, секундой раньше вполне вменяемая, в приступе гнева убила четверых детей. Потом мы несколько месяцев приходили в себя и отстраивали убежище. Мы поклялись больше не рисковать. Ради блага всех местных жителей.
Мэлори смотрит на Констанс: у той нет шрамов.
– У нас не осталось выбора, Мэлори, – продолжает Рик. – Мы ослепляли себя чем попало – вилками, ножами, собственными пальцами. Слепота казалась панацеей. Но этого больше не повторится. Мы отказались от подобных мер. Примерно через год мы достаточно укрепили убежище и теперь можем облегчить свое страшное бремя. Система безопасности пока сбоев не давала.
Мэлори вспоминает видеоролик Джорджа. Вспоминает, как сама едва не ослепила детей, не представляя, как еще их защитить.
«Констанс видит. Она не слепая. Наберись ты храбрости четыре года назад, кто знает, что стало бы с тобой. Кто знает, что стало бы с детьми».
Рик опирается на плечо Констанс.
– Ты поняла бы, если бы жила здесь, с нами.
Мэлори страшно, но она понимает. Отчаянию вопреки она хочет верить этим людям. Хочет верить, что привезла детей в место лучше прежнего.
Мэлори поворачивается и ловит свое отражение в стеклянной двери кабинета. Она едва узнает девушку, которая рассматривала свой живот в ванной, когда Шеннон из гостиной позвала ее смотреть новости. Сейчас волосы у нее тонкие, спутанные, испачканы грязью и птичьей кровью. Появились шелушащиеся проплешины. Она исхудала до предела. Черты лица тоже изменились: теперь они не нежные, а резкие, будто высеченные. Кожа истончилась, пожелтела. Мэлори приоткрывает рот и замечает сколотый зуб – наверное, сломался, когда она потеряла сознание. Сколько кровоподтеков, ссадин, синяков. Левая рука распухла, на плече глубокая рана – след волчьих когтей. Но отражение источает силу. В новой Мэлори полыхает огонь, который четыре с половиной года заставлял ее жить и бороться за лучшее будущее для детей.
Дом Джорджа позади, река позади. Обессиленная Мэлори падает на колени и срывает повязки с детей. Глаза открыты. Мальчик и Девочка щурятся от яркого света. Оба молчат, оба в полном недоумении. Они не понимают, куда попали, и вопросительно смотрят на Мэлори. Впервые в жизни они видят не дом Джорджа, а что-то новое.
Ни слез, ни жалоб – Мальчик и Девочка смотрят на Рика и слушают.
– Как я уже говорил, возможностей здесь немало, – осторожно продолжает Рик. – Наше убежище куда больше, чем кажется по этому фойе. Мы выращиваем овощи и поймали несколько домашних животных. Куры несут яйца, корова дает молоко, есть две козы, которые расплодятся. В ближайшее время мы планируем найти других домашних животных и устроить ферму.
Мэлори делает глубокий вдох и впервые смотрит на Рика с надеждой.
«Козы, – думает она. – А мои дети, кроме рыбок, ничего не видели».
– Такер на полном самообеспечении. У нас есть доктора, которые занимаются реабилитацией слепых. Здесь ты обретешь покой, Мэлори, как день за днем обретаю его я.
Констанс опускается на колени перед детьми.
– Ну а вас как зовут?
Таким вопросом Мэлори прежде не задавалась. Наконец она может позволить себе выбрать имена детям.
– Это Олимпия, – говорит она, положив окровавленную руку Девочке на голову.
Девочка смотрит на мать. Краснеет. Улыбается. Имя ей по нраву.
– А это Том, – объявляет Мэлори, прижимая к себе Мальчика.
Тот смущенно улыбается.
Мэлори стоит на коленях, обнимает детей и заливается горючими слезами, которые сейчас лучше любого смеха.
Вот оно, облегчение!
