– Про Кирилловичей или про красных?
– Про россиян, ясен пень, – хохотнул Баркас, – этот пункт у нас на повестке первый. Да, товарищ докладчик Урфин?
О, удивились. Точно, даже рот раскрыл этот говорливый. Урфин торжественно кивнул.
– А почему россиян?
Граф занервничал. Причину нервов знали все, хотя бы изредка сталкивающиеся со спорами его и Урфина. Факты Граф любил подтасовывать. И привирать. И даже не используя факты, гнал самую настоящую пропаганду из методичек. Сосбственных выводов не делая. Почему-то…
– Вы не против, ваше неблагородие? – на всякий случай поинтересовался наевшийся и относительно добрый Урфин. – Э?..
Граф гордо помотал вполне себе пархатым, как говорится, лицом. Не то чтобы Урфин плохо относился к евреям, нет. Он вполне заслуженно считал эту национальность одной из самых умных в существующем мировом порядке. Просто ему искренне желалось бы увидеть обращение какого-то там городового к Графу, окажись тот где-то, скажем, неподалеку. Например, у «Елисеевского», да при царе-батюшке. Эдакое… эй, жид, билет предъяви. Как нет разрешения на выход за черту оседлости? А ну-ка, пархатый, за мной шагом марш.
Мелочь, а было бы приятно увидеть этакого важного и благородного монархиста в такой ситуации.
– Ну, раз не против, начну. С россиян?
В глазах присутствующих читался искренний интерес к точке зрения уважаемого ветерана о гражданах страны. Урфин закурил, так как выступать прилюдно не умел и волновался, и начал:
– Россиян не существует. Есть жители России. Для всего мира мы с вами русские. А уж здесь, внутри, мы русские, татары, башкиры, эрзя, мокша, удмурты, немцы, вотяки и кто угодно еще. Херова гора национальностей. Но для всего мира, ребят, мы русские. А не россияне. Это что касается именно этой темы. И семьдесят лет русские были красными. Были не зря. Просто так, как известно, даже кошки не родятся.
В текущем году, молодежь, исполнится сто с ху… большим количеством лет революции, оставившей след в истории так же, как Великая война, породившая ее. Спустя полный век, ребятки, история повторяется, разве что «ваше высокоблагородие» официально не применяется. Зато «товарищи» остались только в силовых структурах, и то, скорее всего, только по традиции.
Где у нас с вами заводы и прочее народное достояние? Где, где… в… Заводы-газеты-пароходы снова принадлежат буржуинам, Священное Писание, того гляди, станет обязательным вместе со сдачей туповатых тестов вместо стройной системы очных экзаменов, подарившей стране взлет науки, прикладной и теоретической.
Урфин глотнул из фляжки, протянутой Баркасом. Пересохло, надо же. Не иначе и впрямь волнуется, что ли?
– Купаться любите? Пляж там. Лесочек, шашлык-машлык, девчонки загорелые и довольные. Да? Хер на, уважаемые коллеги… Озера, пляжи, леса и многое другое принадлежит не каждому в стране, а кому-то одному. Эдакому барину, мать его! Ну или нескольким, входящим в семью владельца. Медицинская помощь, направленная на здоровье каждого гражданина страны, четко разделена на бюджетную для массы и выделенно-хорошую для «не всех». Рождаемость падает из-за отсутствия жилья у молодых семей. Да и сами все знаете.
Да, сами коммунисты и довели. Никто не спорит. Сами и только сами. Вопрос-то в другом. В том, почему красные сейчас для вас, молодежи, это что-то глупое, злое, нецивилизованное и просто как орки Саурона. И почему вы себе представляете Союз как в «клюкве» америкосов в восьмидесятых, а? Как можно докатиться до негативного восприятия собственных предков, умирающих ради новой светлой жизни для обычных людей? Как мы с вами, ребят!
Граф заметно ерзал, явно желая вступить в спор. Но Урфин не дал. Ну его с его завиральными идеями.
– Ну, не могла погибнуть только из-за чьих-то там происков великая Российская империя… Понимаете?! Не могла! Упадок, разврат, тлен и деградация элиты, не желающей меняться, привели к тому же, что случилось и в СССР. И ничему не научили принявших власть. Но кроме мерзости, разлагавшей самых умных, просвещенных, образованных и прочая, было еще кое-что. Никто не захочет плохого для своих детей. Мировая бойня, начавшаяся в четырнадцатом, не пахла запрещенными елками, французскими булками в «Елисеевском» и одеколоном фирмы «Брокар». Она пахла кровью, слезами, трупами и горем обычных людей.
Ненужная война, развязанная ради смысла, непонятного крестьянину и рабочему. Миллионы погибших мужчин и женщин и еще большие миллионы тех, кто остался живым, но потерял чересчур многое. Брось в тлеющий костер хвороста, огонь полыхнет и достанет ветви спящих деревьев. Так и произошло. Только горели люди, а на пепелище вместо дремучей чащи, погибающей под собственной старостью, вырос новый лес.
И в этом лесу хватило, как бы ни пытались закрыть это все ГУЛАГом, «железным занавесом», культом личности, миллионами расстрелянных лично… хватило другого. Хватило электричества, вспашки земли собственными тракторами, самолетов, перевозящих людей, поездов, купейные вагоны которых были для всех, а не для «чистой» публики. Офицеры в армии не могли просто дать в зубы солдату или матросу, выходных стало два, отпуск неожиданно стал общим для всех работающих, для борьбы с полиомиелитом был создан единственный, ЕДИНСТВЕННЫЙ, сука, институт в мире.
Урфин сплюнул, чуя, что распалился. Нервы ж надо беречь, старичок…
– Наши с вами предки, жившие всего сто лет назад, были кто? Дворяне, что ли? У кого, Граф, у тебя такие предки были? Вот и не хлюзди, аристократ херов…
Загибайте пальцы, ребятки, давайте считать, кто там и как… крестьяне, кочевые пастухи, ремесленники и рабочие. Все так и было в основной своей
