Или, если проще, вернется. Домой.
Но нервы крепче не становились. Размываемые кислотой, текшей после новой ходки вместо крови. Разрезаемые визжащими осколками здравого смысла во время каждого рейда. Растаптываемые и растираемые осознанием подлости человека там, где любой должен относиться к другому как к брату. Или сестре.
Пройдись по Московскому вокзалу с его залом, наполненным голосами навсегда застрявших пассажиров. Остановись у «Ленинца», в котором все стреляют и стреляют те, кто должен был спасать горожан, и убивающие их. Спустись в блестящие от воды и крови тоннели метрополитена. Останься на ночь на кладбище Лавры и вернись оттуда поутру, блестя серебром в волосах.
Просиди три дня со сломанной ногой в подвальчике-ресторане на Невском. Один, почти без воды, слушая шуршание чешуек мурен за дверью, держащейся только из-за сваленного огромного шкафа-гардероба, заклинившего ее насмерть.
Собери останки Кола, растащенные крысюками по «Ленте», и найди его голову с раскрытым в ужасе от боли ртом сожранного заживо в холодильнике для рыбы. Между навсегда засохшими каракатицами и осьминогами. Посыпанного сверху янтарем остекленевшей красной игры и листочком с надписью «Ты следующий». И пойми, что это сделал твой бывший напарник, съехавший с катушек и давший убить новичка стае крыс-переростков.
На пузе проползи под «Петербуржским», боясь лишний раз поднять голову из-за «ведьминых гнезд». Наткнись на скелет бродяги, что не поймал удачу. А поймал живые черные пучки, завалившие его и сожравшие почти мгновенно. Разбери по косточке одной рукой, чтобы убраться отсюда. И на самом выходе найди свежий анатомический набор и пару «Шмелей» рядом. И, любуясь на распускающиеся подсолнухи тобою устроенного пекла, кури сигарету за сигаретой.
Сделай – и потом говори о способе лечения нервов, рекомендованном эскулапами всех мастей за полновесные золотые червонцы. За них они навешают столько лапши и выпишут столько рецептов, что хоть ешь до пенсии и подтирайся тоже. Бумагу покупать не придется. Хватит листочков с корявыми неразборчивыми подписями.
Урфин махнул вискаря, принесенного от щедрот Копатыча. Тот, к слову, уже обретался тут же. Появившись, как ему временами хотелось, бесшумно и незаметно. Натуральный, мать его, хозяин тайги. Только тайга в Питере городская, а он ходит не на четырех лапах. Впрочем, опасен так же. Но, сука, еще и благороден. Пусть временами и местами. И с чем-то в лапище.
– Лови.
Урфин подхватил нож в чехле. Чуть приподнял бровь, как бы удивляясь.
– Подарок. Так захотелось, – прояснил Копатыч. – Хороший режик. Пригодится.
– Спасибо. Как пацан?
– Поговорил по душам, – пророкотал Копатыч, усаживаясь рядом. – Не хочешь оставить мне?
– Не хочу. – Урфин мотнул головой. – Баркас тоже не хочет.
– Если бы он сейчас хотел пацана оставить или обсуждал бы с тобой завтрашнюю дорогу, обеспокоился бы. – Копатыч гулко засмеялся. – Красавица, ты ему мозг-то не выпей через уста сахарные. Ужас, не молодежь. Один разврат и извращения. Эти… как их… французские поцелуи. С языком. Тьфу!
– И не говори. – Урфин покосился на друга, занятого собой и Чумой. – Взрослые серьезные люди хотят тут вести разговор. А они как старшеклассники какие-то. И это сталкер-ветеран, прости Ктулху.
Баркас соизволил произвести жест. Показал кулак и выставил понятно какой палец.
– Настоящий рок-н-ролльщик, – вздохнул Копатыч, – как только живой до сих пор. Урфин, мне тут контрабанда пришла. Америка, марка «Морли», угощайся.
Урфин покосился на подозрительно смахивающие на «Мальборо» сигареты, но угостился. Все это выйдет боком. Завтра с утра. Когда придется торопиться в сторону Невского.
– Вы куда идете-то, пионеры? – поинтересовался Копатыч. – Никак в город?
– В него… – Баркас оторвался от раскрасневшейся и явно довольной грозы нескольких районов умершего города. – А что, есть какие-то интересные моменты?
– «Слизь» прет отовсюду. Рысь говорит, по метрополитену шлындрает, чего там жрет, непонятно, но шлындрает.
– Рысь?
– «Слизь». – Копатыч недовольно хмыкнул. – Все тебе смехуечки и пиз…
– Фу! – Чума покосилась на него. – А еще комсорг.
– Кто комсорг?
Копатыч даже захлопал ресницами. Потом понял, захохотал.
– «Слизь» – это плохо. – Чума села ровно, как отличница. – Вам точно в город надо?
– Проводишь? – поинтересовался Урфин.
– Вот еще… Мне с Роммелем с утра разбираться. Да и не пойду туда. Там опасно.
