А что тому оставалось, как не согласиться.
– Прописать бы тебе пару десятков горячих по сраке-то… – прогудел Копатыч с явно слышимым возмущением. – Да только порет у нас Фитоняша, и мои это пережить смогут. А вот ты… Не знаю…
Уизли сглотнул, затравленно смотря на огромного местного.
– Хм, молчит. Как думаешь, Урфин, признает вину?
Тот снова кивнул. Сложно не признать, глядя в маленькие и глубоко посаженные медвежьи глазки ласково желающего членонавредить Копатыча.
– Ну да ладно… – «Коиба» качнулась, сверкнув огоньком. – Будем считать, что ты извинился. На первый раз, понял?
Рыжая голова мотнулась с такой скоростью, что зубы клацнули друг о друга.
– У нас тут не гуманизм, конечно, но мы все же… люди. – Копатыч усмехнулся, блеснув кабаньими клыками. – Почти, само собой. Так чего ты боишься, юноша, расскажи.
Уизли вздохнул и начал делиться страхами. Урфин, поняв подмигивания Копатыча, встал. И, не обращая внимания на разом остекленевшие глаза рыжего, вышел. Пусть поговорят за жизнь, много что поймет малолетка. Ему полезно будет.
Привычки многих и многих, привыкших в Сети поливать друг друга дерьмом, Урфину не нравились. В основном постоянной своей причиной для мордобития. Ну, кто, скажите, пожалуйста, будучи в трезвом уме, решит открыто хамить человеку старше и опытнее? Либо пьяный, либо дурак, либо диванный воин. И когда приходится отвечать за сказанное… Порой тяжело сдержаться. Вот потому Урфин и не любил таких привычек. Ведь статью за умышленное нанесение телесных разной степени тяжести никто не отменял.
Хотелось спать, но нарушать разговор храпом не желалось вообще. Оставалось отправиться в бар и попробовать не выпить на ночь тяжело- спиртового. Обычно, когда собиралась компания, такое выходило не всегда. Особенно учитывая обидчивый характер местных.
Ссориться с ними из-за такой ерунды, как «тыменяувжааэш?» Урфину не моглось от слова «совсем». Но идти оказалось больше некуда. Однако ему повезло. В баре оказалось тихо и томно. В основном томность обеспечивала Чума, явно наслаждающаяся Баркасом. К ним-то Урфин и решил присоединиться, несмотря на недвусмысленно отвешенный Чумой пинок под столом. Просто сделал вид, что она попала в мебель. Хотя… после второго, пришедшегося в голень, мебель изображать совершенно не тянуло.
– Не пихайся. – Урфин достал сигареты. – Я ненадолго. Там Копатыч беседу с пацаном проводит.
– Макаренко, чего уж… – протянула Чума, лениво, грациозно и совершенно по-кошачьи потянувшись.
– Кто? – поинтересовался Баркас.
– Хороший человек и педагог. – Урфин закурил. – Мой лысый друг, твой мозг порой напоминает пластилин. Мягкий и бесформенный, бери и лепи чего хочешь.
– Достал. – Баркас вздохнул. – Вот…
– Я понял, друг. Извини. Не мешать вам?
– Мешай. Куда ты пойдешь? – Чума усмехнулась. – Прогуляться? Там тебя Фитоняша поймает. Ты ей давно глянулся.
Урфин вздрогнул. Всем телом и даже правым глазом. Фитоняша неоднозначно показывала свое к нему расположение. От ее знаков внимания становилось не по себе и хотелось забраться куда подальше. Можно сразу в Зимний, чтоб не мучиться. Точно.
С баскетболиста ростом, свитая из мускулов, сухожилий и чего-то соединительного между ними. Ни грамма жира. Точеное классически красивое лицо. Мечта, не женщина. Но он, как Баркас, не смог бы. И он ее боялся.
– Может, выпьем? – предложил Баркас. – Немного. Разговор смажем.
– Почему нет… – сладко и многообещающе протянула Чума. – Только за.
Отказываться Урфин не захотел. Наперекор собственным мыслям пятнадцатиминутной давности. Ужасно захотелось накатить, чуть отпустив скрученные в узел нервы. Они ж ни хрена не железные. И им тоже забота нужна. А заботу в виде мозгоправов, после психиатра Периметра, Урфин принимать не хотел. Лучше уж хлестануть и расслабиться.
Их принимали за несуществующих героев фильмов, книг и игр. Каждого вольного бродягу и каждый приехавший турист. Прошаренный социопат Бульба любил сидеть на форумах и травить байки. Иногда рассказывал совершеннейшую дичь про их тут житье-бытье. В смысле из бродивших по Сети.
Но сам Бульба при этом выкидывал такие штуки, что оставалось лишь переживать за его собственный мозг. Как-то раз, ругаясь на форуме крутых выживальщиков, узнал о требовании обязательного фото на фоне чего-то брутального.
Бульба не нашел ничего умнее, чем отправиться за совсем зеленым бугименом в район Лавры. И поперся один. Сфотографировался с останками мутанта, держащего в зубах бумажку с лого сообщества, но не просто так. А на фоне могилы Достоевского. И выложил. Почему-то заработал бан. Но не расстроился. А фотка потом стала гулять из группы в группу и из форума на форум. Бульба даже стал героем фотожаб.
Урфин жил рядом с Периметром пятый год. Выезжал отдохнуть. Возвращался. Дома ничего не держало. Вернее, никто. Понять странноватого хрена, имеющего за душой сколько-то там денег и странный взгляд на жизнь… многим ли надо? Совершенно никому. Так что его комнату в «Солянке», появившуюся три года назад, Сдобный никогда не отдавал кому другому. Знал, что бродяга, постоянно зарастающий густо-псовой бородой, скоро заявится.
