– Говорят, из зверинца в квартале аль-Карх сбежал тигр! – замахал руками вошедший. – О мой халиф! Тигр! Когда еще нам представится возможность поохотиться на тигра! Говорят, его видели рядом с каналом Нахраван! Не подерет ли рабочих?
Голос аль-Амина ответил:
– Тигр, о Сулайман?! Что ж ты молчал! Али, друг мой, ты слышишь, что говорит твой сын? Я привезу во дворец тигровую шкуру!
– О мой повелитель! – захихикало и закричало множество голосов. – Великая госпожа будет гневаться, узнав, что ты выехал охотиться ночью и без нее!
Аль-Амин ответил что-то тихое и неразборчивое – но такое, от чего все покатились со смеху.
И халиф прокричал:
– Скорее! Седлать коней! Иначе нас опередят ловцы и прочая чернь, промышляющая мехом! Ночная охота на тигра – воистину я не слышал ни о чем подобном!
Юмагас проснулась разом – и поняла, что кричит. Тело покрывала ледяная испарина, ноги мерзли.
– Это не сон, – прошептала она.
…на берегу канала плескались ветвями ивы – шелестели, шелестели, трепетали листочками.
Ночной ветер качал сотни, сотни тоненьких прутиков, метущих траву, хлещущих по глазам.
Аль-Амин, наставив копье, пятился сквозь шелестящий плакучий занавес. Один. Только ивы и плеск Тиджра – ни единого человеческого звука, словно он остался один на этой земле.
Куфию унес ветер, лоб взмок от пота. Закричать он боялся. Не из-за тигра. Спину холодил ветер с реки.
Халиф пятился сквозь расступающиеся ветви – наружу, наружу. Глотнуть воздуха.
Запнулся о корень – и упал навзничь. Без звука, без крика. Закоченевшие пальцы разжались, копье выпало. Мухаммад попытался приподняться. Оказалось, он дрожит всем телом – даже локти трясло.
Узкая бугристая морда раздвинула ветви. С мгновение человек и аждахак смотрели друг другу в глаза. Аль-Амин попытался призвать Имя Всевышнего, но горло сдавило и не отпускало. От страха он не чувствовал даже кончиков пальцев.
Халиф захрипел. Язык не слушался.
Дракон склонил голову набок, приоткрыл пасть и нежно, осторожно прихватил шею человека. Аль-Амин раскрыл рот, шумно выдохнул – и закатил глаза.
Аждахак разжал челюсти, тело тяжело бухнулось о землю.
Через мгновение все стало как прежде: ночь, плеск реки, шелест ив – и потерявшийся, всеми покинутый человек на берегу. Аль-Амин лежал, раскинув руки и ноги, и из раскрытого рта сочилась струйка слюны.
…Юмагас сжала зубы – чтоб не стучали.
И тихо сказала испуганным служанкам:
– Нам нужно бежать из города.
И тут же поняла – поздно.
Не успеем.
Ответом на ее мысли стал удар, выбивший засов на Золотых воротах: деревянные створки разлетелись в стороны и треснулись о беленую стену. Посыпалась штукатурка.
Со звоном кольчуг во двор ворвались вооруженные люди. Мужской голос отлаивал команды:
– Приказ эмира верующих! Обыскать террасы! Выставить стражу на стены! Всех хватать, связывать и волочь сюда!
– Не выходите наружу, – коротко приказала она схватившимся за оружие девушкам. – Цэцэг, иди к Алтане, сидите с Мусой. Если проснется, укачайте.
А потом поднялась, откинула занавеску и вышла наружу.
Все как она и думала: во дворе плотными рядами стояли кольчужные гулямы при копьях и мечах, высоко рвалось пламя факелов, красные отблески гуляли по навершиям шлемов. Каиды размахивали руками, звенящие тени с факелами бежали вверх по лестницам в сады.
Кто-то увидел на ступенях тень в белой длинной рубахе, на мгновение замер – и крикнул, показывая пальцем.
Команды стихли, рука показывающего опустилась, к Юмагас стали поворачиваться. Каиды недовольно морщились и смигивали – она стояла в темноте, а их слепили факелы.
– Как вы смеете врываться в харим? – крикнула ханша. – Кто дал вам право взломать Золотые ворота? Это святотатство! На рассвете вас будут развешивать на столбах вдоль каналов!
Тишина во дворике теперь нарушалась лишь треском факелов, скрипом кожи и звяканьем кольчужных колец. Люди недоуменно переглядывались.
