– Обратно в пустыню. Я скопил достаточно, чтобы жениться и купить коней и верблюдов. А вы куда пойдете? Искать будут – найдут, кто-нибудь да выдаст…
– Не будут, – усмехнулся сумеречник.
– Да ладно?
– Не будут. Вам скоро станет не до того, чтобы гоняться по дорогам за какими-то сумеречниками.
– Эй! – Бедуин плюхнулся обратно на коврик. – Ты меня подначиваешь! Ну ладно, выиграл – теперь я любопытный. Что такого должно случиться, что вас не будут искать?
Острые уши, торчащие из огненно-золотых кудряшек, снова поехали наверх – самийа улыбнулся. И сказал:
– В этом саду остановился на ночь гонец барида – думал, доберется до Харата к вечеру, да конь подвел. Пришлось оставаться ночевать.
– Что-то они разъездились, эти гонцы барида… – покосился на сумеречника айяр.
– Вот-вот, – вежливо подтвердил самийа. – А поскольку мы, сумеречники, действительно крайне любопытные существа, то мы залезли к нему в сумку. И прочитали фирман, который он везет.
– Ну?.. – выдохнул айяр.
– Там написано, что со следующей пятницы в вашем храме нужно будет объявлять наследником не нынешнего правителя Хорасана, а сына халифа, Мусу. И что к Нишапуру уже движется тридцать тысяч войска под командованием Али ибн Исы, с приказом занять город и сместить наместника Хорасана. Они уже под Реем.
– Изменили хутбу… – ошалело пробормотал айяр, почесывая бритый затылок. – Аль-Мамун больше не престолонаследник… Тридцать тысяч – ничего себе… Что же будет-то теперь, а?..
Золотые глазищи прищурились:
– Я знаю о твоей стране очень мало, человек. Но даже того, что я знаю, достаточно, чтобы понять – будет война. Причем большая. Я не очень много знаю об аль-Мамуне, но если он не сумасшедший, то так просто не сдастся.
– Еще бы он сдался… – пробормотал айяр.
И вдруг охнул:
– Шайтан… Ох, шайтан… А нерегиль-то, выходит, так в Харате и останется… Не успели они, выходит, в столицу его вывезти…
И, нахмурившись, решился:
– Ну все, теперь я точно направляюсь в пустыню. Я про нерегиля много всяких историй слышал, и ни в одну из таких историй я попасть не желаю.
Проговорив это, бедуин вдруг уставился на сумеречника. И просиял:
– Слушай! Вам же все равно идти некуда! Поехали со мной! Пустыня большая, и уж там-то тебя найти, если сам объявиться не пожелаешь, точно невозможно! А я поручусь за вас перед племенем! А? Гостями будете! Когда такие времена, вместе путешествовать безопаснее!
Самийа долго смотрел на его обрадованное лицо, не мигая. Наконец, длинные ресницы на мгновение схлопнулись:
– Хм… Пустыня… А почему бы и нет?
И подал узкую ладонь с длинными пальцами:
– По рукам.
Откуда-то сверху доносилось чириканье. В круглой башенной комнате было несколько бойниц, и воробьи прыгали в скошенных пятнах солнечного света. Обычно они слетали и сюда, вниз – прямо сквозь редкие прутья решетки, закрывавшей отверстие ямы. Ближе к вечеру верхняя часть стены колодца освещалась, и в теплом, рассеченном черными полосами сиянии клубилась пыль и хлопали крылья. На остававшемся в тени дне воробьи прыгали между соломин и клевали крошки.
Имруулькайс обычно сидел неподвижно, лишь водя глазами вслед за птицей: прыг-прыг-прыг – клюнул. Прыг-прыг-прыг – клюнул, поднял, слишком большая оказалась, бросил и, забив крылышками, шумно улетел наверх. Кот гонял воробьев, лишь если они пытались перевернуть кувшин, привязанный к решетке длинной веревкой, – птицы пытались добраться до воды, но узкое горлышко не давало окунуть клюв.
Впрочем, сейчас на дне колодца никаких птиц не было. Потому что не было крошек. Опрокинувшийся набок кувшин лежал у стены, и из горлышка ничего не вытекало.
Несколько дней назад – сколько, Тарег не очень помнил – стражник решил проверить, жив ли он. Обычно он делал это копьем. Опускал древком вниз в колодец и тыкал – куда попало, но попадало чаще всего в ребра. Услышав в темноте внизу звяканье и рычание, стражник удовлетворялся услышанным, выбирал за веревку кувшин, наливал туда воду и спускал вниз. И бросал хлеб. Потом уходил.
В тот день им обоим не повезло. Тарег то ли спал, то ли лежал без сознания – провалы в пустую муть без снов и образов в последнее время стали частыми – и не почувствовал пихнувшее в ребра древко. Тогда стражник уперся в исполнении долга и ткнул его острием.
Очнувшийся от резкой боли в плече Тарег заорал – и перехватил копье повыше лезвия. А потом изо всех сил дернул на себя. Стражника распластало на
