– Это ты о чем? – мрачно поинтересовался Абдаллах. – Мне, чтоб ты знал, чужого не надо. Я свое защищаю. У меня в Нишапуре – семья. И подданных в Хорасане – пять с лишним миллионов человек. Ты полагаешь, мне нужно было сдаться брату? Чтобы города и вилаяты жгли и грабили, а моих родных – развесили на балках дворца в Нишапуре?
А потом не удержался и добавил:
– Впрочем, волшебному существу вроде тебя не понять. Именно этим ты со своими дикарями и занимался восемьдесят лет назад в Хорасане.
В лице Тарика не дрогнул ни один мускул.
Вдруг бледные губы разжались:
– Кто подослал в харим аль-Амина женщину по имени Кабиха?
Вопрос был настолько неуместным, что Абдаллах опешил:
– Что?.. Какая еще Кабиха? Кто это?
Холодные глаза сузились:
– Кто оклеветал меня в Фейсале? Кого вы подослали к аль-Амину? Кто придумал меня устранить? Ты? Твоя мать? Кто?
– Ч-что?..
– Кто натравил на аль-Амина аждахака? Где ларец с зубом змея?
– Что?!..
– Я же сказал – вы друг друга убиваете и чужое делите, – прошипел нерегиль с такой жгучей, опаляющей ненавистью, что аль-Мамун непроизвольно отодвинулся. – Думаешь, свергнешь брата – и я подползу к туфлям, виляя хвостом?! Ты не имеешь права на престол! Ты – заговорщик и убийца!
Аль-Мамун сморгнул и ошалело пробормотал:
– Ты что, рехнулся? Да помилует меня Всевышний! Ты, мало того что волшебное, так еще и полностью сумасшедшее существо…
А ведь и вправду, свистнуло в голове, ему же говорили: Яхья ибн Саид признавался – нерегиль слегка тронулся рассудком во время пути в аш-Шарийа! Видать, полтора года в яме довели беднягу до окончательного безумия…
– Вот оно что… – пробормотал Тарик, быстро темнея лицом и хмурясь. – Тебя ни во что не посвящали… Ты марионетка, но кто же кукловоды…
– Что-оооо?!
Вот это аль-Мамун проорал уже с настоящей яростью. Так его никто еще не оскорблял!
– Я – марионетка?! Да как ты смеешь! Сначала обозвал убийцей, теперь вот это!
Тарик издевательски ухмыльнулся:
– Ну же, человечек, давай – покажи себя! Отправь в подвал к палачу – он уже три дня как прибыл из Нишапура!
– Что? Я же сказал… О, Всевышний, они… – Тут Абдаллаху изменил голос.
В горле пересохло.
– Т-так…
Он медленно поднялся на ноги. Дойдя до стены, уперся лбом в холодные изразцы.
Пока он так стоял и думал, за спиной сохранялась совершеннейшая тишина.
Обернувшись, Абдаллах увидел нерегиля все в той же позе: ноги скрещены, подбородок опирается на сложенные ладони. Тарик смотрел на него очень внимательно и серьезно. Не сверлил взглядом. Просто смотрел.
Потом задумчиво проговорил:
– Сначала я думал, что ты устроил заговор с целью свержения своего брата. Теперь понятно, что ты его не устраивал. Ты его профукал. И я даже не знаю, что хуже – первое или второе.
Абдаллах снова почесал под куфией, сделал глубокий вдох, подошел, сел напротив и сказал:
– Значит, так. Ни в каких аждахаков я не верю. В сговор против твоей волшебной персоны – верю. А в то, что брата якобы дракон покусал, – не верю. Мухаммад всегда был неуравновешенным засранцем, и, чтобы рехнуться и начать заниматься мучительством, дракон ему не требовался. Он с детства любил лягушек резать и кошек вешать на задах сада.
– Ты что, мутазилит? – тихо осведомился нерегиль.
– Да, – гордо вскинул голову Абдаллах. – Аль-Асмаи – мой наставник и учитель!
– Понятно, – вздохнул Тарик.
– Не вздыхай, – строго сказал аль-Мамун. – Это еще не все, так что слушай внимательно. Если кто-то сговорился, чтоб тебя на время отстранить от дел, – я ему благодарен, скрывать не стану. А вот посадить тебя в яму и морить голодом – это решение брата, а не тех людей. И мятежником меня брат объявлял, и наследства лишал – тоже сам. Или, скажешь, ему на ухо кто диктовал?
– Насчет ямы – не диктовал. Насчет изменения порядка престолонаследия – не знаю, не видел, – сухо ответил нерегиль, отворачиваясь.
И, дернув плечом, добавил:
