– Аждахака не забудь поблагодарить – лучше фирманом. Он тебе сильно помог.
– Хватит! – вспылил Абдаллах. – Много ты знаешь! Или ты на той охоте при брате был, что аждахаком мне в глаза тычешь? И вообще, кто это тебе наплел? Темным феллахам простительно, но ты ведь старше и образованнее! Еще немного, и я услышу, что новости тебе приносили джинны!
Тарик молча закрыл ладонью лицо.
– Тьфу на тебя! – отмахнулся аль-Мамун. – Значит, так. Не хочешь признавать меня халифом – не надо. То, что произошло между Мухаммадом и мной, – это наше дело, и мы его уладим между собой как мужчины безо всякой… волшебной помощи. Мой брат меня предал, и я накажу его за вероломство, исполнив последнюю волю отца. Так что между двумя халифами тебе метаться не придется – скоро смута закончится. Тебе понятно?
Нерегиль дернул плечом и отвернулся.
Аль-Мамун мрачно спросил:
– Зачем на лекаря кинулся?
Тарик скривился:
– Погорячился.
– Бывает… – усмехнулся Абдаллах. – Слугу обратно в чувство привести сможешь?
– Смогу.
– В следующий раз, если захочешь чего узнать, веди себя по-человечески! Словами спрашивай, а не мозги грызи! Понял?
Нерегиль молча склонил голову: мол, понял.
– Я поражен в самое сердце! Ты ведешь себя как существо разумное, а не волшебное! – едко заметил аль-Мамун. – Может, тогда без ошейника обойдемся? Не знаю, как там обстоит дело у волшебных существ, но благородным людям для уговора достаточно честного слова!
Нерегиль пропустил насмешку мимо ушей и очень серьезно ответил:
– Я сумеречник. Мы не нарушаем клятв.
– Знаю, – так же серьезно кивнул аль-Мамун. – Верность аль-самийа известна среди детей ашшаритов. Ну что, даешь слово не трогать лекаря и не калечить невольников?
– Даю такое слово, – холодно ответил Тарик.
– Вот и отлично, – с облегчением сказал Абдаллах. – А то сидим как в зверинце. К тому же в аш-Шарийа по закону запрещено надевать на узников шейные оковы.
– Похоже, у меня были незаконопослушные тюремщики, – невесело усмехнулся нерегиль.
– Нет, просто у меня брат – говнюк, – мрачно сказал аль-Мамун. – А мне не нравится никого на цепь сажать. У меня в детстве были другие игры и другие увлечения.
И коротко приказал:
– Наклонись-ка.
Тарик послушно уперся ладонями в ковер.
Абдаллах, морщась, разгибал проволоку, удерживавшую на замке сигилу Дауда:
– Сначала сниму печать, потом позову стражника с ключами, тут на замок заперто… ох!.. ффф… – Аль-Мамун укололся об острый кончик и затряс пальцем. И заметил: – Сказать по правде, я теперь меньше беспокоюсь за твою судьбу.
– Беспокоишься? За мою судьбу? – удивленно поднял голову нерегиль.
– Ну да, – кивнул Абдаллах, подул на пальцы и снова принялся за дело. – Я завтра уезжаю. И мне совсем не хочется, чтобы тебя стащили в подвал к нишапурскому умельцу. Я запретил даже пальцем трогать – без толку, за моей спиной палача вызвали. А такого беспомощного, с печатью на шее, тебя всенепременно растянули бы на дыбе и измордовали. Я знаю, отчего так. Они который месяц твердят: Тарик – страшное оружие, Тарик – то, Тарик – се… Тебя почему-то очень боятся. Впрочем, базарные рассказчики такое плетут – заслушаешься! Ты хоть знаешь, каких сказок про тебя насочиняли?
Тарик прижал уши:
– Не приходилось слышать…
– Ха! А я вот слышал, что ты взмахом руки обрушил ворота Альмерийа, волшебным мечом сразил злого колдуна, а недавно под Фейсалой убил дракона! Представляешь? Рукой, говорят, махнул – и ворота хрясь – и пополам!.. И дракону мечом по шее – хрясь, и голову долой!
Аль-Мамун не выдержал, хлопнул в ладоши и расхохотался.
Нерегиль обернулся и задумчиво посмотрел на него.
– Ну да, – вздохнул Абдаллах, – понимаю – тебе не до смеха. Люди языками чешут, а тебя к палачу тащат – Тарик должен срочно присягнуть, а то вдруг волшебным мечом размахается и на джинне улетит!..
Проволока, кстати, намертво закрутилась вокруг стальных проушин и поддаваться не собиралась. Нерегиль терпеливо сносил освободительные усилия аль-Мамуна – ошейник дергался, и вместе с ним встряхивалась голова сумеречника.
