– Ты не сказала, что ее казнят, – повернулся нерегиль к огромной рогатой фигуре. – Почему? Почему я не успел сюда?
– Я звала тебя не для того, чтобы спасти женщину. Я звала тебя мстить, – равнодушно откликнулась Узза. – Успел ты, не успел, это решила судьба.
– Это решила не судьба. Это решила ты, – прошипел Тарег. – Я хочу знать – почему?!
– Рабаб выбрала месть. Попросила, чтобы я прислала того, кто отомстит. Ангела-истребителя. Я прислала тебя. Такова твоя часть в этом деле. Вели им похоронить ее, Страж, – спокойно ответила богиня и растворилась в вечернем воздухе.
Последним до слуха донеслось:
– Не уезжай. Жди следующего приказа.
Над красными плоскими вершинами скал с трудом светило солнце. Белесый диск еле проглядывал сквозь песчаную взвесь. Словно бы гигантским мечом обрубленные отроги змеились в долину, охряными выступами нависая над заволоченным пылью городишком. Обрывистые ущелья Туэйга уже не проглядывались в поднятом самумом песке, горная стена быстро таяла в красной туче. Над плоскогорьем Неджда дышала пустыня. Пески Дехны в свистящем ветре бились о скалы, оседали на плоских крышах и узеньких улицах городка, на вершинах раскачиваемых пальм, засыпали делянки зелени и узенькие водяные канавки. Песок просеивался сквозь завесу пальмовых листьев и красно-желтым налетом выпадал на никнущую кинзу.
Люди спешно сдергивали и сматывали занавеси, скатывали и уволакивали с крыш ковры, кто-то метался с ведрами, пытаясь сгрести в них разложенные на просушку финики. Растущий красным облаком самум медленно накрывал Нахль.
Тарег медленно шел вдоль глубокой трещины, под которой с шумом неслась вода. К окраине оазиса подступали желто-серые изглоданные холмы, их скальное основание разошлось на пару локтей, словно каменистую сухую землю разломили, да так и бросили. В черноте свежо журчало и билось – вади тек полноводным по весне потоком. С холмов быстро спускались последние пастухи: по деревянным мосткам над трещиной они перегоняли тупо блеющих овец, тащили на веревках коз.
Приметив узкое место, Тарег перепрыгнул водоток. Пыльная улочка уходила круто вверх и вправо, выворачивая за низкую ограду финиковой рощи. Между заборами густо клубилась поднятая бегущими ногами и копытами взвесь, и нерегиль не сразу заметил двоих айяров, то и дело повисающих на поводьях Гюлькара.
А коня-то зачем они сюда тащили, да еще и оседланного?
Босые, грязные, но при оружии – до блеска чищенные серебряные пластины на ножнах блестели даже сквозь пыль – горцы вертели бритыми головами и чесали густые бороды. Наконец, заметили господина и замахали руками. Гюлькар, почувствовав, что рук на узде стало меньше, изогнул шею и потянул в сторону.
– Сейид! Сейид!.. Не ходи туда, не ходи дальше!
Тарег принял повод и с силой потянул упрямую точеную башку сиглави вниз. Почувствовав привычную хватку, Гюлькар раздумал брыкаться.
– В чем дело?
Коз пинками загоняли в дощатые растворенные ворота. Глаза приходилось прикрывать свободной рукой – разогнанный ветром песок порошил мелкой гадостью, лишавшей зрения.
– Плохие новости, сейид: гвардейцы из Таифа прискакали, говорят, с указом для тебя, – мрачно закивал заросшими щеками старший, Казим. – Говорят – халиф гневается, за головы сынов собаки, что ты снес, с тебя взыщут и в тюрьму снова кинут. Еще болтали ашшаритские трусы: они тебя, сейид, сами палками бить будут, приказ такой, говорят, вышел, хватать тебя и в столицу в железе волочь, а потом палкой бить! Ну тут они чуть ли не в пляс пустились, трусы, орут теперь перед масджидой этой ихней, гвардейцам чай и молоко тащат, радуются…
Стоявший рядом Ибрахим закрывался рукавом от налетавшего песчаного ветра, пощипывал узкую еще бородку и согласно кивал, то и дело оглядываясь на опустевшую улочку – не идет ли кто.
– Не ходи туда, сейид, – твердо сказал Казим, кладя ладонь на рукоять длинного кинжала. – Мы тебе коня привели, с хурджином и с бурдюком при седле, ты в Ятриб гони или сразу в Мариб – все лучше, чем к ним в руки попасть, чтоб они тебя, трусы позорные, шнурком от этой шайтанской бумажки связали…
– Сзади. Между холмами, – спокойно сказал Ибрахим.
По тропе от старого кладбища неспешно, по двое, правили верховые в желтых кожаных кафтанах ханаттани. Числом не менее десятка. Передовой поднял руку, сквозь песчаные струи мелькнуло красное – толстый витой шнур и кругляш халифского фирмана.
– Гляди ж ты, проследили нас, – искренне удивился Казим. – На площади их не больно много было, эти, выходит, сразу за тобой, сейид, поехали…
– Казим, Ибрахим, ваш долг передо мной исполнен, – спокойно сказал Тарег и поставил ногу в стремя. – Я ухожу, вы исчезаете.
– Да, сейид, – отозвались айяры.
Тарег вскинул себя в седло и дал шенкелей.
Через пару мгновений вверх по улице лишь клубилась пыль. Перед оградкой финиковой рощи тоже никого не было.
Солдаты заорали и приняли в галоп.
