землю. Видимо, на несколько дней, потому что в щели то пробивался свет, то тянуло жутким холодом. Скрученные запястья быстро перестали болеть – занемели.
В чувство Салман ибн Самир привел его хорошим пинком в живот. От какового пинка Тарег опрокинулся с бока на спину и проснулся.
– Вот же ж ты какая страшная собака… – укоризненно сказал шейх мутайр.
И присел над нерегилем на корточки. Тарег глупо ворочался, пытаясь приподняться или перевернуться обратно на бок. Прихватив за волосы, Салман ибн Самир вздернул его и распрямился сам. Получилось сесть.
– А хорошо ты им наподдал! – вдруг заржал бедуин. – Тебя надо с каракалами стравливать, ты любую котяру задушишь, сучье отродье!
И вдруг посерьезнел:
– Значится, так. Пока ты тут валялся, у меня серьезные дела были. За каковые дела ты мне остался заново должен. Слушаешь меня, сволочь?
Тарег кивнул.
– В Хайбаре этом сраном добычи мы взяли всего ничего – даже по одной бабе на пятерых не случилось. А шуму вышло страшно сказать сколько. Хорошо, смыться вышло вовремя. А вот у кальб смыться не вышло, а вышло дело между ними и гвардейцами. Каковые приехали к ним в становище большой силой и взяли там всех зачинщиков грабежа и смуты. Каковой смуте предшествовало избиение неведомо кем законных сборщиков налога из Медины. Мои дураки малешко спутали название города, так что не из Хайбара они были, а из самой Медины. Правда, то не гвардейцы были, а откупщиковы гулямы – там одному шибко умному и прыткому купчине сдали на откуп налоги с бедуинов, так он теперь и лютует, сын незаконнорожденных родителей, по три раза в год одну и ту же подать сдирая. Следишь за речью моей, о бедствие из бедствий?
Тарег снова кивнул.
– А зачинщиками того избиения, набега и разбойного грабежа оказались твои остроухие сумеречные сородичи. Каковые подбили легковерный бедуинский народ на неправедные дела, обморочив верующих своим колдовством и прочими злыми чарами. За что им, неверным тварям и вовсе выблядкам, положена справедливая казнь в Святом городе. Гвардейцы схватили твоих лаонских приятелей и в Медину увезли. Казнь сумеречников растревоженные чувства горожан и откупного купчины успокоит и всяко умиротворит. Понял?
– Нет, – тихо сказал Тарег.
– Чего ты не понял, сволочь?! Чего не понял?.. – зашипел Салман ибн Самир. – К нам тоже ихний отряд в главный лагерь приперся! Я девять верблюдов штрафу дал! Хорошо, мне каид по секрету шепнул, что шихна[29] Медины нам искренне благодарен за то, что мы гадючье это гнездо сожгли! Хайбар им во как поперек горла стоял, разбираться бы с ним пришлось, а мы там все попалили! И теперь – ни слухов, ни рассказов жутких! Потому как не про что больше рассказывать – нету Хайбара, все. Кончился. Понял, нет?
– Нет.
Салман ибн Самир медленно сел на корточки. И посмотрел Тарегу в глаза:
– Я каиду гвардейскому слово дал, честное благородное. Что наши удальцы с кальб в набег не кучно, а как бы заодно ходили. Что это ихние сумеречники своими языками так зазывно все растрепали, что устоять нашим горячим головам не случилось перед ихними сладкими песнями. За что и поплатился я девятью верблюдами. Все еще не понял?
– Это я убил тех айяров, кто бы они ни были! Это я уговарил вас идти на Хайбар! – прошипел Тарег. – Ты все наврал! Как ты дал честное слово?!
– А что такого? – возмутился Салман ибн Самир. – Мое честное слово: я дал, я и взял обратно!
– Ах ты подлый говнюк. Только попробуй развязать меня – убью на месте, – искренне признался Тарег.
– А я тебя развязывать не собираюсь, – ухмыльнулся шейх мутайр. – У меня на тебя уже покупатель есть. Из Басры.
– Я твоего покупателя… – тихо начал Тарег.
И не успел закончить. Оба – и он, и шейх – быстро обернулись к выходу из палатки.
За пологом стало совершенно тихо. Становище замерло.
Над шатрами плыл один-единственный, громкий, отчетливый звук – собачий вой. Псины выли в три глотки – заливисто. Жутко. Утробно.
Ну, здравствуй, Манат. Нужно признать – защитник из князя Тарега Полдореа вышел никудышный. Аз-Захири по-прежнему в рабстве у кальб, Амаргин с остальными – схвачены, и во всем виноват – кто? Правильно. Ты, Тарег.
Под пологи засунулась патлатая голова старейшины. И сказала:
– О Абу Фарис! Слышишь ли ты сей страшный вой? Это псы Хозяйки Медины! Они сидят прямо перед твоим шатром! Заклинаю тебя разводом моих жен и продажей всего имущества на благотворительность, о шейх! Если рассудок и жизнь дороги тебе, прошу: возьми ты этого проклятого сумеречника и выгони взашей из стана!
Словно услышав это, псы Манат зашлись в какой-то совершенно невыносимой руладе.
Смерив Тарега взглядом, шейх мутайр плюнул себе под ноги:
– Тьфу на тебя, воистину ты источник бедствий и неурядиц! Чтоб ты сдох и не смог приносить их кому-либо еще! Дайте ему мех с водой, лепешку и платок с дюжиной фиников – чтобы никто, кто найдет его труп в пустыне, не смог сказать, что мутайр отпустили путника из своих владений, не одарив на
