клетку, в которой леди никогда не должны испытывать злости, где они должны быть любезны и услужливы, какое бы горе ни скрывалось под их приемлемым поведением.
Мисс Форсинт касается моего плеча и потрясенно застывает, обнаружив на нем мышцы. Леди не полагается никакой физической активности, которая могла бы сделать тело менее женственным.
К тому времени, как модистка заканчивает измерять и прикалывать, мое тело закостенело от неподвижного стояния. Прежде чем я выхожу, она говорит:
— Через несколько дней я зайду к вам с визитом, посмотреть, как сядут первые наметки. — Она похлопывает меня по руке. — Не бойтесь, миледи, вы будете самой прелестной невестой во всем Эдинбурге. И синий прекрасно на вас смотрится.
Я приоткрываю зубы в прощальной гримасе, которая, надеюсь, сойдет за улыбку, и выхожу под дождь. Самая прелестная невеста, как же! Но если бы это меня пугало… Я думаю о том, выживу ли я и выживет ли кто-нибудь, чтобы явиться на мою свадьбу.
Позже, дома, я стою у потайной карты Шотландии, изучая путь убийств, проложенный Сорчей. Сто восемьдесят шесть убийств. И никто не знает, как на самом деле они погибли, — никто, кроме меня и Деррика.
Я касаюсь пальцами ленточки, которая символизирует смерть моей матери — первую из тех, которые я отметила. Боже, я так долго планировала это, тренировалась, сражалась, убивала, справлялась со всем, что, как я думала, может ослабить меня при встрече с этой феей. Я создавала оружие, представляла себе сотни способов, которыми могу ее уничтожить. Я планировала. Я выслеживала. Я практиковалась. Я ждала.
И в итоге все это оказалось бесполезным! Я была так поглощена собственными воспоминаниями, своим горем, что она без усилий воспользовалась этим преимуществом. Я могу лишь отчасти винить Киарана в том, что он меня остановил, и могу назвать небольшой победой то, что на некоторое время ее ранила. Но до всего этого
Я хватаюсь за нижний край карты и резким движением срываю ее со стены, рассыпая булавки и ленточки по полу.
— Айлиэн? — обеспокоенно произносит Деррик.
— Это глупо, — говорю я, разрывая карту на кусочки. — Это была пустая трата времени.
— Нет, не была, — говорит он, летая вокруг меня. — Это…
Я бросаю бумагу в камин и зажигаю его. Наблюдаю, как горит карта, чернея и сворачиваясь по краям. Я отпускаю весь свой тяжкий труд, все усилия, которые вложила в нее, считая, что однажды найду Сорчу и восхитительным способом ее уничтожу.
— Айлиэн, — зовет Деррик со своего насеста на столе.
Я сижу у окна и смотрю на улицу. Всего лишь половина пятого дня, а снаружи уже ночь.
— Тебя там не было, — негромко говорю я. — После всего, на что, как мне казалось, я способна… Она заставила меня смотреть, как убивает мою мать. Снова и снова.
Я слышу шелест крыльев Деррика, и он усаживается мне на плечо.
— Я должен был быть там, с тобой. Когда я услышал, что она в городе, то вернулся домой со всей доступной мне скоростью, но тебя уже не было.
Горько рассмеявшись, я говорю:
— Я рада, что тебя там не было. Она могла бы с легкостью сломать меня, если бы захотела. Поверить не могу, что позволила ей…
Я осекаюсь, не в силах произнести эти слова:
— Я знаю, — шепчет Деррик.
Я смотрю на дождь и вдыхаю запах влажного воздуха. Мягкий туман застилает сад за домом. В такие моменты я удивляюсь тому, что погода в Шотландии не бывает одинаковой и сменяется очень быстро. И сам дождь, похоже, дышит — мягко и медленно. Прямо сейчас он падает с той же неторопливой ленцой, с какой падает пух. Я открываю окно и позволяю ветру внести дождинки внутрь, намочить мои щеки и остудить кожу.
Я открываю для себя новый вид успокоения — в одиночестве, в наслаждении всем тем, чего могу никогда больше не испытать, если не переживу середину этой зимы. Я никогда не относилась к людям, которые ищут покоя, чтобы добраться до сути. Я нахожу смысл в простоте разрушения. Затишье
