Они спустились по ступеням и пересекли улицу, выйдя к Карпентер-авеню. Никогда раньше Вероника не была на Лонг-Айленде, и атмосфера этого места заставила ее нервничать. Не было зданий выше двух этажей. Были лужайки и пустые пространства, покрытые травой и деревьями. Улицы были почти пусты.
Нэнси привела ее к двери одного из целого ряда высоких и узких, декорированных деревом домов через дорогу от библиотеки. Там был врезной замок, но никаких следов электронного замка или сигнализации. Они миновали два лестничных пролета и поднялись на обустроенный чердак. Там были кровать, ванная комната с душем, маленький холодильник и электрическая конфорка. Большое кожаное кресло стояло у лампы и забитого книгами шкафа.
– Если появится кто-то с более серьезными проблемами, чем у вас, мы вынуждены будем пересмотреть планы. До тех пор можете оставаться тут. Я буду делать для вас покупки, по крайней мере некоторое время, пока мы не поймем, насколько усиленно они вас ищут.
– У меня есть деньги, – сказала Вероника. Или будут, как только она найдет способ обналичить чек. – Я могу оплатить проживание.
– Это было бы неплохо. – Нэнси встала. – Я достану вам еды и туалет для кошки, а потом мне надо будет вернуться в город. Вы справитесь тут одна?
Вероника кивнула. Ее растущее отчаяние, казалось, сделало комнату еще темней.
– Со мной все будет в порядке, – сказала она.
Священник пробубнил последние слова, и гроб опустили в землю. Вероника подозревала, что Ичико предпочла бы, чтоб ее кремировали. Миранда даже слышать об этом не хотела. И она придумала это ублюдочное смешение синтоизма и католицизма для церемонии погребения. Миранда была старейшим другом Ичико и матерью Вероники, так что она могла сделать все по-своему.
Они прошли мимо могилы, и каждый бросил церемониальный совок земли. Горсть Вероники ударилась в гроб с громким пустым стуком. Она передала совок следующему в цепочке и встала рядом со своей матерью. Миранда отошла довольно далеко от остальных и стояла, скрестив руки и наблюдая за дорогой.
– Он не приедет, мама, – сказала Вероника.
– Он единственный сын Ичико. Как он может не приехать?
– Что ты хочешь, чтоб я ответила? Я могу сказать, что, возможно, вылет был задержан. Может быть, его задержали на таможне. Но ты знаешь, так же, как и я, что он просто решил не приезжать. Она мертва, и он ничего не может с этим поделать.
Разве что, подумала она, использовать свои титанические силы, чтобы вернуть ее к жизни. Крайне отвратительная мысль, оставшаяся невысказанной.
Миранда начала плакать.
– Это конец всего. Бизнес закрывается, Ичико умерла, Фортунато все равно что мертв. А ты так изменилась…
Я, должно быть, стала сильней, подумала Вероника. Я почти в состоянии выдержать все это. Она обняла мать и держала ее, пока та не успокоилась.
На то, чтоб обустроиться в доме Нэнси, ушла неделя. Нэнси достала ей поддельное свидетельство о рождении, данные которого они вписали в водительские права и банковский счет. Ичико переписала чек на новое имя. Получив деньги, Вероника заставила Нэнси купить портативный магнитофон и телевизор для ее чердачной клетушки.
Она также записалась на метадоновую программу в госпитали Мерси. Это было рискованней всего, но другого выхода не оставалось. Ей приходилось раз в день ездить на автобусе на Пятую авеню. Больница со всеми ее католическими атрибутами казалась Веронике утешительным островком ее детства.
Все чаще и чаще она вспоминала свой уютный, среднего класса район в Бруклине. Миранда делала большие деньги, работая на Фортунато, большая часть их уходила на сбережения. Но оставалось еще достаточно для большой квартиры в Мидвиду, новой одежды на каждый сезон, еды и цветного телевизора. Линда, младшая сестра Вероники, жила там сейчас с ее невнятным мужем Орландо. Из-за этого унылого типа она два года не виделась с сестрой.
Нэнси пыталась отговорить ее от поездок в больницу. Будет безопаснее, говорила она, если Вероника снова начнет колоться. Одни только эти слова воскрешали память об эйфории. Пол, казалось, проваливался у нее под ногами, словно она ехала в скоростном лифте.
– Нет, – сказала она. – Не шути так.
Что бы подумала Ханна?
В первую субботу, проведенную на чердаке, внизу была вечеринка. Люди приходили весь день, и звуки шагов и смеха, просачивавшиеся по лестнице наверх, делали одиночество Вероники еще более мучительным. Целую неделю она была заперта там, видела Нэнси не более десяти минут в день. Она жила ради своих коротких автобусных поездок в госпиталь, где она порой могла обменяться парой слов с незнакомцами. Ее жизнь превращалась в тюремное заключение.
В воскресенье, когда Нэнси пришла ее навестить, Вероника сказала:
– Я хочу вступить в организацию.
Нэнси села.
